If I had an enemy bigger than my apathy, I could have won
А для меня сегодня важная дата. Десять лет назад время снова пошло.
Когда сегодня, здесь и сейчас, слышишь про "конец истории", становится смешно - пока по Земле ходят люди, история продолжается. Это не игра, где может быть Game Over, не киношка, в конце которой герои уезжают в закат. Итог исторического этапа нельзя зафиксировать навечно: все проходит.
Все проходит.
Но в детстве, в чудовищное время, которое самые изощренные мрази называют "святым", концепция Фукуямы казалась вполне ощутимой, хоть я про нее и не знала. Это ощущение расползающегося под ногами мира - как размокшая почва, как гнилая ткань, как гнилое мясо - это ощущение, думаю, знакомо не только мне. Конец истории в одной отдельно взятой стране - когда старая жизнь кончилась, а новая не началась. И, казалось, не начнется.
Очень страшно расти в мертвой стране.
Мы выросли.
Даже когда окружающую действительность понемножечку стали приводить в порядок - в наших краях, например, это началось в 2003-2004 годах - никакого представления о будущем у меня не было. Ни хорошего, ни плохого, просто не было. Потому что когда сад убирают от гнилых листьев и бурьяна, это еще не гарантирует, что он расцветет. "Конец истории" все еще казался безусловным фактом - что может случиться? Что случается с мертвыми? Что меняется для мертвых?
Если что-то и можно назвать безусловным успехом нашего вероятного противника - это "конец истории". Мы действительно в него верили. Верный способ проиграть - верить, что ты уже проиграл. Мы верили в него даже тогда, когда грузинские танки уже шли к Цхинвалу.
На следующий день перестали.
Шестеренки истории со скрипом повернулись - и время пошло. Будущее обозначилось, сначала мазками, потом четче и понятнее. Будущее появилось.
А у меня впервые - в двадцать два года - появился интерес к жизни.
С годовщиной, страна.
Когда сегодня, здесь и сейчас, слышишь про "конец истории", становится смешно - пока по Земле ходят люди, история продолжается. Это не игра, где может быть Game Over, не киношка, в конце которой герои уезжают в закат. Итог исторического этапа нельзя зафиксировать навечно: все проходит.
Все проходит.
Но в детстве, в чудовищное время, которое самые изощренные мрази называют "святым", концепция Фукуямы казалась вполне ощутимой, хоть я про нее и не знала. Это ощущение расползающегося под ногами мира - как размокшая почва, как гнилая ткань, как гнилое мясо - это ощущение, думаю, знакомо не только мне. Конец истории в одной отдельно взятой стране - когда старая жизнь кончилась, а новая не началась. И, казалось, не начнется.
Очень страшно расти в мертвой стране.
Мы выросли.
Даже когда окружающую действительность понемножечку стали приводить в порядок - в наших краях, например, это началось в 2003-2004 годах - никакого представления о будущем у меня не было. Ни хорошего, ни плохого, просто не было. Потому что когда сад убирают от гнилых листьев и бурьяна, это еще не гарантирует, что он расцветет. "Конец истории" все еще казался безусловным фактом - что может случиться? Что случается с мертвыми? Что меняется для мертвых?
Если что-то и можно назвать безусловным успехом нашего вероятного противника - это "конец истории". Мы действительно в него верили. Верный способ проиграть - верить, что ты уже проиграл. Мы верили в него даже тогда, когда грузинские танки уже шли к Цхинвалу.
На следующий день перестали.
Шестеренки истории со скрипом повернулись - и время пошло. Будущее обозначилось, сначала мазками, потом четче и понятнее. Будущее появилось.
А у меня впервые - в двадцать два года - появился интерес к жизни.
С годовщиной, страна.
-
-
08.08.2018 в 20:16