If I had an enemy bigger than my apathy, I could have won
Название: Грехи отцов
Автор: Maranta
Пейринг/персонажи: Америка/Россия (односторонний), Россия/Франция, Англия.
Жанр: историческая драма.
Рейтинг: R.
ПрологПролог
- Я не успел взять цветы, - говорит с досадой Франция, толкая тихо заскрипевшую калитку.
Англия раздраженно закатывает глаза, пихая его вперед. Он никогда не ходил в этот дом с цветами, и не собирается начинать сейчас.
Он вообще не собирается сюда возвращаться.
И сегодня не стал бы – если б не.
Легким шагом взлетев на крыльцо, Франциск поправляет локоны, прежде чем протянуть руку, но постучать не успевает. Дверь распахивается так резко, что они синхронно отшатываются, едва не навернувшись со ступенек. Россия, темным силуэтом застывший на пороге, прищурившись, молча окидывает взглядом незваных гостей, прежде чем сделать шаг в сторону, пропуская в дом.
Франция, что-то мурлыкнув, приветствует его поцелуем – так естественно и привычно, как рыбешки приникают к водной глади, чтобы надышаться впрок. Россия размыкает навстречу губы, и Англия моргает, злясь на себя за то, что не может отвести взгляда. Они целуют друг друга так бережно, как могут только бывшие супруги или старые друзья, никогда не поднимавшие друг на друга руку.
Ни то, ни другое не верно, и Англия досадливо кусает губы от привычного непонимания этой связи и внезапного ощущения, будто он здесь лишний.
Наконец Брагинский со вздохом выпрямляется, выпуская из ладоней лицо Франциска, и отворачивается, ведет молча за собой по коридору. В конце его, за тяжелыми дубовыми дверями у него при всех режимах была гостиная: мебель с гнутыми ножками, камин, как в лучших домах Европы, кофейный столик. За распахнутым окном дышит сад.
Брагинский, впрочем, вместо того, чтобы предложить место, быстрым шагом пересекает комнату и выходит в окно.
Франциск смеется, как мальчишка, следуя за ним – русское равнодушие к приличиям всегда его очаровывало. Артур же, переваливаясь через широкий подоконник, чувствует себя идиотом. Он никогда не поощрял такое поведение.
Задний двор у России зарос сиренью и мальвой, трава не кошена, кажется, никогда, и пройти можно только по узким дорожкам из гладкого старого кирпича. За покосившейся, темной от времени оградой начинается маковое поле, все в цвету, и нет ему конца и края. Деревянная беседка поросла вьюнком с хрупкими лиловыми цветами-дудочками.
В беседке накрыт чай на двоих. Англия моргает – неужели ждал? – прежде чем с достоинством усесться в плетеное кресло и подвинуть себе одну из чашек. Россия, усевшись напротив, касается своей кончиками пальцев. Подумав, бросает пару кусков сахара и, не размешивая, прячет чашку в ладонях. – Франциск, - говорит негромко, - пройдись.
Франция, отчего-то благодарно коснувшись его плеча, осторожно ступает по дорожке прочь, за ограду, и они остаются один на один.
Артур боялся этой минуты; он не затем тащил с собой Бонфуа, чтобы теперь остаться с Россией наедине. Он не знает, как говорить с Брагинским не о войне или деньгах – тем более как его о чем-то просить. Размешивает сахар, пытаясь унять дрожь в руках – звякнуть ложечкой было бы постыдно.
- Ты ужасный воспитатель, - без прелюдий говорит Россия. – Просто отвратительный.
Англия молчит, демонстративно глядя мимо. Франциск бродит по маковому полю, время от времени нагибаясь, чтобы сорвать цветок. Губы его шевелятся, словно в молитве.
- Казалось бы, непросто воспитать ребенка порочнее, чем ты сам, но тебе удалось.
- Ты переоцениваешь мое влияние, - сухо отвечает Артур, поднося чашку к губам.
- О? – Брагинский вздергивает бровь, изображая удивление. – Я знаю тебя, и знаю его – и позволь заметить, Англия, ученик превзошел учителя. Браво, - он поднимает чашку, будто в тосте.
Англия чувствует, что начинает закипать, и гнев – долгожданное облегчение от набившего оскомину страха. – Ничего бы не случилось, если бы ты дал мне чертовы корабли! Раз в жизни попросил у тебя помощи сам, сам! И надо же тебе было именно тогда начать выкобениваться!
- Нууу, - Россия по-детски вытягивает губы трубочкой, выглядит это так, будто он дуется. – Ты был опаснее. Тогда.
Проглотив оскорбление, Англия впивается зубами в печенье, даже не притворяясь, что не воображает вместо него чью-то глотку.
- К тому же, кто мог знать, что зубки у щенка прорежутся так быстро.
- Я! – чашечка встречается с блюдцем с такой силой, что еще бы чуть – и вдребезги. – Надо было спросить меня, и я сказал бы тебе то, что скажу сейчас.
Выдохнув сквозь зубы, Англия встречает внимательный взгляд России и цедит, тихо, зная, что его услышат:
- Он любил пострелять опоссумов в поле. Воришки, паразиты, таскали у нас припасы. Он стрелял опоссумов и вывешивал тушки у сарая, чтобы отпугивать новых. А однажды я вернулся – он опять подрос – я вернулся, а мой солнечный мальчик вешает индейские скальпы на столбе, вместо опоссумов или ворон. И я его этому не учил, - Англия дергает подбородком, - никто не учил.
В наступившей тишине шелестят березы где-то за домом. Россия задумчиво крутит на блюдце чашку. – Отчего же не сказал? - говорит он наконец негромко, поднимая светлые глаза.
Англия открывает рот для отповеди, но Брагинский перебивает его:
- Нет, нет, лучше – Англия, отчего ты не стрелял? Да, я не дал тебе кораблей, я помог ему и в Гражданской войне, я дурак – но отчего ты не стрелял тогда, под Йорктауном?
- Я проигрывал, - кричит Англия, мгновенно распаляясь, как бык при виде красной тряпки. – Бонфуа…
- Да, да, Франциск помог ему, конечно, он тоже виноват, у них было больше пушек, больше людей, ты проигрывал, - отставив чашку, Россия говорит быстро и тихо, раздраженно отмахнувшись от оправданий. – Но, Англия, отчего ты не стрелял? Ты не мог победить в войне, но убить Альфреда Джонса, вышибить ему мозги, а там, возможно, распалась бы коалиция через пару-тройку лет – страны становятся рыхлыми без нас. Мог появиться новый Америка, а может, и нет, все могло закончиться там, под дождем, так почему ты не выстрелил?
Артур молчит, глядя ему в лицо. Гнев улетучился, и он отчего-то чувствует себя очень старым, очень усталым – и маленьким.
- Просто я любил этого мальчика, - отвечает он наконец, еле ворочая губами. – Хочешь – верь, хочешь – нет.
- Любил? – Россия со странным весельем грозит ему пальцем. – Англия-Англия. Любил? Ты и сейчас его любишь. Для мира было бы лучше, если б ты его не любил, на самом-то деле, - продолжает холодно, - потому что как бы низко он ни пал, что бы ни вытворил, у него всегда будет Англия, который оправдает любой его поступок.
Артур отхлебывает остывший чай. Он не собирается оправдываться.
- Какая бездарная трата, - задумчиво произносит Брагинский, глядя поверх деревьев – далеко, далеко. – Мы все так завидовали тебе, знаешь? Ребенок, ради которого не нужно умирать, не нужно распадаться. Когда появились мы, я и сестры, мама знала, что ей осталось недолго, но она все равно любила нас. Я так не смог, - Россия поджимает губы, темнея глазами, и Англия сползает на край кресла. Отчего-то хочется бежать.
- Я нашел его в Чите в двадцать втором, - говорит Брагинский. – Имени, человеческого имени у него еще не было. Его вообще не должно было быть: я не собирался распадаться дальше. Дальневосточную республику создали для вида, временно, буфером от Японии. Ты помнишь, ты там был, - в глазах России медленно, как два фитиля, разгорается неяркое пламя. – Вы все там были, друзья мои.
Англия вздрагивает, впиваясь в подлокотники кресла. Откажет, понимает он.
- Его не должно было быть, - повторяет Россия. – Дальневосточную республику ликвидировали бы так или иначе, но мы не всегда исчезаем сразу, посмотри только на Пруссию. Прими я его в дом, рано или поздно граница изменилась бы снова, он оторвал бы часть меня и ушел. Так всегда бывает. Но правда в том, - Брагинский болезненно усмехается, - вся правда в том, что я рискнул бы. Вот только у него были твои глаза, Англия – зеленые, как крапива. Я не мог его оставить.
Англия молчит, и на языке его привкус пепла.
- Есть дети, которые не должны жить, - тихо говорит Иван. На лице его не осталось ничего, кроме усталости, но Англии вдруг чудится что-то почти умоляющее в глазах старого врага. – Верно?
Артур медленно кивает.
Россия улыбается ему, и у него наконец хватает смелости.
Разговор и чай заканчиваются одновременно. Брагинский, поднявшись, потягивается до хруста. Задумчиво окинув Киркланда взглядом, кивает сам себе и жестом зовет за собой.
Англия ступает в алое море осторожно, ему здесь не по себе. Франция кружится, уткнувшись лицом в букет своих лилий – где только взял?
- Чем ты так угодил Жеану, мой друг? Он и меня-то не всякий раз пускает, - удивленно говорит он, оказавшись рядом и, не дожидаясь ответа, скользит дальше. Склонив голову набок, словно прислушиваясь к далекому пению, Бонфуа кружит среди цветов, пока не останавливается, чтобы сорвать белоснежную лилию, которой – Артур готов поклясться – только что не было. От выражения его лица, нежного и открытого, со влажными дорожками на щеках, у Англии на языке разливается полынная горечь. Он, выросший рядом со Францией, никогда не видел своего старого друга и лучшего врага – таким.
Россия – видел.
- Ищи, - произносят над ухом, и Англия резко разворачивается. Сердце колотится где-то в горле.
- Что? – сипло переспрашивает он.
Брагинский раздраженно вздыхает, проводя по лицу рукой.
- Мне тебя учить? Розы, клевер, чертополох – что там у тебя еще?
В этот момент Англия совсем все понимает и, торопливо покивав, шагает прочь, напрягая слух и второе зрение.
Если действительно внимательно смотреть и действительно хорошо слушать, то понимаешь, что это не шепот ветра, не шелест, и вокруг тебя не маки. Среди сонных, спокойных ромашек плачут маргаритки, жалуются анютины глазки, вздыхают лилии, молчат васильки, не смея подать голос – и, наконец, среди десятков других трав и цветов русского поля…
Роза скользит в руку, не раня шипами. Вздох облегчения ввинчивается в самое сердце – Британия. Как шепот над спящим ребенком, как шелест волн, как поцелуй – Британия.
Артур смаргивает злые виноватые слезы, баюкая в ладонях розу – одну из многих душ, заведенных им на погибель в припадке гордыни и брошенных в севастопольской земле.
Еще до того, как новая, большая война перепахала Каткартов холм, он приходил к ним, но, стоя у могил, не чувствовал ничего. Не было там его мальчиков из легкой кавалерии, не было генералов и рядовых. Они растворились в бескрайних русских равнинах, так же верно, как Великая армия Франции.
«Из России не возвращаются», - любил говорить Франция. «Я не вернулся. Ты не вернулся».
Он долго посмеивался над французским сентиментальным бредом, пока не понял простую истину: Россия – страна не только живых.
И – не только русских.
Англия глубоко вздыхает, вытирая лицо рукавом, и шагает глубже в поле – нужно успеть собрать побольше, пока не истекло отпущенное хозяином этой земли время. Сегодня они возвращаются домой.
Стоя в цветочном море, Брагинский запрокидывает голову, слушая ветер. Лицо его безмятежно.
Автор: Maranta
Пейринг/персонажи: Америка/Россия (односторонний), Россия/Франция, Англия.
Жанр: историческая драма.
Рейтинг: R.
They fuck you up, your mum and dad.
They may not mean to, but they do.
They fill you with the faults they had
And add some extra, just for you.
But they were fucked up in their turn
By fools in old-style hats and coats,
Who half the time were soppy-stern
And half at one another's throats.
Philip Arthur Larkin
Тебя испортят папа с мамой,
Хоть не со зла, но тем не менее
Тебя наполнят злом и драмой,
Посеют страхи и сомнения.
А их испортили до нас
Придурки в старомодных шляпках,
Которые пускали слюни
И рвали близких им на тряпки.
перевод (с) isabella_lea
They may not mean to, but they do.
They fill you with the faults they had
And add some extra, just for you.
But they were fucked up in their turn
By fools in old-style hats and coats,
Who half the time were soppy-stern
And half at one another's throats.
Philip Arthur Larkin
Тебя испортят папа с мамой,
Хоть не со зла, но тем не менее
Тебя наполнят злом и драмой,
Посеют страхи и сомнения.
А их испортили до нас
Придурки в старомодных шляпках,
Которые пускали слюни
И рвали близких им на тряпки.
перевод (с) isabella_lea
ПрологПролог
- Я не успел взять цветы, - говорит с досадой Франция, толкая тихо заскрипевшую калитку.
Англия раздраженно закатывает глаза, пихая его вперед. Он никогда не ходил в этот дом с цветами, и не собирается начинать сейчас.
Он вообще не собирается сюда возвращаться.
И сегодня не стал бы – если б не.
Легким шагом взлетев на крыльцо, Франциск поправляет локоны, прежде чем протянуть руку, но постучать не успевает. Дверь распахивается так резко, что они синхронно отшатываются, едва не навернувшись со ступенек. Россия, темным силуэтом застывший на пороге, прищурившись, молча окидывает взглядом незваных гостей, прежде чем сделать шаг в сторону, пропуская в дом.
Франция, что-то мурлыкнув, приветствует его поцелуем – так естественно и привычно, как рыбешки приникают к водной глади, чтобы надышаться впрок. Россия размыкает навстречу губы, и Англия моргает, злясь на себя за то, что не может отвести взгляда. Они целуют друг друга так бережно, как могут только бывшие супруги или старые друзья, никогда не поднимавшие друг на друга руку.
Ни то, ни другое не верно, и Англия досадливо кусает губы от привычного непонимания этой связи и внезапного ощущения, будто он здесь лишний.
Наконец Брагинский со вздохом выпрямляется, выпуская из ладоней лицо Франциска, и отворачивается, ведет молча за собой по коридору. В конце его, за тяжелыми дубовыми дверями у него при всех режимах была гостиная: мебель с гнутыми ножками, камин, как в лучших домах Европы, кофейный столик. За распахнутым окном дышит сад.
Брагинский, впрочем, вместо того, чтобы предложить место, быстрым шагом пересекает комнату и выходит в окно.
Франциск смеется, как мальчишка, следуя за ним – русское равнодушие к приличиям всегда его очаровывало. Артур же, переваливаясь через широкий подоконник, чувствует себя идиотом. Он никогда не поощрял такое поведение.
Задний двор у России зарос сиренью и мальвой, трава не кошена, кажется, никогда, и пройти можно только по узким дорожкам из гладкого старого кирпича. За покосившейся, темной от времени оградой начинается маковое поле, все в цвету, и нет ему конца и края. Деревянная беседка поросла вьюнком с хрупкими лиловыми цветами-дудочками.
В беседке накрыт чай на двоих. Англия моргает – неужели ждал? – прежде чем с достоинством усесться в плетеное кресло и подвинуть себе одну из чашек. Россия, усевшись напротив, касается своей кончиками пальцев. Подумав, бросает пару кусков сахара и, не размешивая, прячет чашку в ладонях. – Франциск, - говорит негромко, - пройдись.
Франция, отчего-то благодарно коснувшись его плеча, осторожно ступает по дорожке прочь, за ограду, и они остаются один на один.
Артур боялся этой минуты; он не затем тащил с собой Бонфуа, чтобы теперь остаться с Россией наедине. Он не знает, как говорить с Брагинским не о войне или деньгах – тем более как его о чем-то просить. Размешивает сахар, пытаясь унять дрожь в руках – звякнуть ложечкой было бы постыдно.
- Ты ужасный воспитатель, - без прелюдий говорит Россия. – Просто отвратительный.
Англия молчит, демонстративно глядя мимо. Франциск бродит по маковому полю, время от времени нагибаясь, чтобы сорвать цветок. Губы его шевелятся, словно в молитве.
- Казалось бы, непросто воспитать ребенка порочнее, чем ты сам, но тебе удалось.
- Ты переоцениваешь мое влияние, - сухо отвечает Артур, поднося чашку к губам.
- О? – Брагинский вздергивает бровь, изображая удивление. – Я знаю тебя, и знаю его – и позволь заметить, Англия, ученик превзошел учителя. Браво, - он поднимает чашку, будто в тосте.
Англия чувствует, что начинает закипать, и гнев – долгожданное облегчение от набившего оскомину страха. – Ничего бы не случилось, если бы ты дал мне чертовы корабли! Раз в жизни попросил у тебя помощи сам, сам! И надо же тебе было именно тогда начать выкобениваться!
- Нууу, - Россия по-детски вытягивает губы трубочкой, выглядит это так, будто он дуется. – Ты был опаснее. Тогда.
Проглотив оскорбление, Англия впивается зубами в печенье, даже не притворяясь, что не воображает вместо него чью-то глотку.
- К тому же, кто мог знать, что зубки у щенка прорежутся так быстро.
- Я! – чашечка встречается с блюдцем с такой силой, что еще бы чуть – и вдребезги. – Надо было спросить меня, и я сказал бы тебе то, что скажу сейчас.
Выдохнув сквозь зубы, Англия встречает внимательный взгляд России и цедит, тихо, зная, что его услышат:
- Он любил пострелять опоссумов в поле. Воришки, паразиты, таскали у нас припасы. Он стрелял опоссумов и вывешивал тушки у сарая, чтобы отпугивать новых. А однажды я вернулся – он опять подрос – я вернулся, а мой солнечный мальчик вешает индейские скальпы на столбе, вместо опоссумов или ворон. И я его этому не учил, - Англия дергает подбородком, - никто не учил.
В наступившей тишине шелестят березы где-то за домом. Россия задумчиво крутит на блюдце чашку. – Отчего же не сказал? - говорит он наконец негромко, поднимая светлые глаза.
Англия открывает рот для отповеди, но Брагинский перебивает его:
- Нет, нет, лучше – Англия, отчего ты не стрелял? Да, я не дал тебе кораблей, я помог ему и в Гражданской войне, я дурак – но отчего ты не стрелял тогда, под Йорктауном?
- Я проигрывал, - кричит Англия, мгновенно распаляясь, как бык при виде красной тряпки. – Бонфуа…
- Да, да, Франциск помог ему, конечно, он тоже виноват, у них было больше пушек, больше людей, ты проигрывал, - отставив чашку, Россия говорит быстро и тихо, раздраженно отмахнувшись от оправданий. – Но, Англия, отчего ты не стрелял? Ты не мог победить в войне, но убить Альфреда Джонса, вышибить ему мозги, а там, возможно, распалась бы коалиция через пару-тройку лет – страны становятся рыхлыми без нас. Мог появиться новый Америка, а может, и нет, все могло закончиться там, под дождем, так почему ты не выстрелил?
Артур молчит, глядя ему в лицо. Гнев улетучился, и он отчего-то чувствует себя очень старым, очень усталым – и маленьким.
- Просто я любил этого мальчика, - отвечает он наконец, еле ворочая губами. – Хочешь – верь, хочешь – нет.
- Любил? – Россия со странным весельем грозит ему пальцем. – Англия-Англия. Любил? Ты и сейчас его любишь. Для мира было бы лучше, если б ты его не любил, на самом-то деле, - продолжает холодно, - потому что как бы низко он ни пал, что бы ни вытворил, у него всегда будет Англия, который оправдает любой его поступок.
Артур отхлебывает остывший чай. Он не собирается оправдываться.
- Какая бездарная трата, - задумчиво произносит Брагинский, глядя поверх деревьев – далеко, далеко. – Мы все так завидовали тебе, знаешь? Ребенок, ради которого не нужно умирать, не нужно распадаться. Когда появились мы, я и сестры, мама знала, что ей осталось недолго, но она все равно любила нас. Я так не смог, - Россия поджимает губы, темнея глазами, и Англия сползает на край кресла. Отчего-то хочется бежать.
- Я нашел его в Чите в двадцать втором, - говорит Брагинский. – Имени, человеческого имени у него еще не было. Его вообще не должно было быть: я не собирался распадаться дальше. Дальневосточную республику создали для вида, временно, буфером от Японии. Ты помнишь, ты там был, - в глазах России медленно, как два фитиля, разгорается неяркое пламя. – Вы все там были, друзья мои.
Англия вздрагивает, впиваясь в подлокотники кресла. Откажет, понимает он.
- Его не должно было быть, - повторяет Россия. – Дальневосточную республику ликвидировали бы так или иначе, но мы не всегда исчезаем сразу, посмотри только на Пруссию. Прими я его в дом, рано или поздно граница изменилась бы снова, он оторвал бы часть меня и ушел. Так всегда бывает. Но правда в том, - Брагинский болезненно усмехается, - вся правда в том, что я рискнул бы. Вот только у него были твои глаза, Англия – зеленые, как крапива. Я не мог его оставить.
Англия молчит, и на языке его привкус пепла.
- Есть дети, которые не должны жить, - тихо говорит Иван. На лице его не осталось ничего, кроме усталости, но Англии вдруг чудится что-то почти умоляющее в глазах старого врага. – Верно?
Артур медленно кивает.
Россия улыбается ему, и у него наконец хватает смелости.
Разговор и чай заканчиваются одновременно. Брагинский, поднявшись, потягивается до хруста. Задумчиво окинув Киркланда взглядом, кивает сам себе и жестом зовет за собой.
Англия ступает в алое море осторожно, ему здесь не по себе. Франция кружится, уткнувшись лицом в букет своих лилий – где только взял?
- Чем ты так угодил Жеану, мой друг? Он и меня-то не всякий раз пускает, - удивленно говорит он, оказавшись рядом и, не дожидаясь ответа, скользит дальше. Склонив голову набок, словно прислушиваясь к далекому пению, Бонфуа кружит среди цветов, пока не останавливается, чтобы сорвать белоснежную лилию, которой – Артур готов поклясться – только что не было. От выражения его лица, нежного и открытого, со влажными дорожками на щеках, у Англии на языке разливается полынная горечь. Он, выросший рядом со Францией, никогда не видел своего старого друга и лучшего врага – таким.
Россия – видел.
- Ищи, - произносят над ухом, и Англия резко разворачивается. Сердце колотится где-то в горле.
- Что? – сипло переспрашивает он.
Брагинский раздраженно вздыхает, проводя по лицу рукой.
- Мне тебя учить? Розы, клевер, чертополох – что там у тебя еще?
В этот момент Англия совсем все понимает и, торопливо покивав, шагает прочь, напрягая слух и второе зрение.
Если действительно внимательно смотреть и действительно хорошо слушать, то понимаешь, что это не шепот ветра, не шелест, и вокруг тебя не маки. Среди сонных, спокойных ромашек плачут маргаритки, жалуются анютины глазки, вздыхают лилии, молчат васильки, не смея подать голос – и, наконец, среди десятков других трав и цветов русского поля…
Роза скользит в руку, не раня шипами. Вздох облегчения ввинчивается в самое сердце – Британия. Как шепот над спящим ребенком, как шелест волн, как поцелуй – Британия.
Артур смаргивает злые виноватые слезы, баюкая в ладонях розу – одну из многих душ, заведенных им на погибель в припадке гордыни и брошенных в севастопольской земле.
Еще до того, как новая, большая война перепахала Каткартов холм, он приходил к ним, но, стоя у могил, не чувствовал ничего. Не было там его мальчиков из легкой кавалерии, не было генералов и рядовых. Они растворились в бескрайних русских равнинах, так же верно, как Великая армия Франции.
«Из России не возвращаются», - любил говорить Франция. «Я не вернулся. Ты не вернулся».
Он долго посмеивался над французским сентиментальным бредом, пока не понял простую истину: Россия – страна не только живых.
И – не только русских.
Англия глубоко вздыхает, вытирая лицо рукавом, и шагает глубже в поле – нужно успеть собрать побольше, пока не истекло отпущенное хозяином этой земли время. Сегодня они возвращаются домой.
Стоя в цветочном море, Брагинский запрокидывает голову, слушая ветер. Лицо его безмятежно.
@темы: мир вокруг нас, фанфики, Хеталия, трава чертополох, ебаться и дружить
-
-
08.10.2017 в 20:22-
-
09.10.2017 в 00:04те враги, что стали травой,
переходят под наше знамя
и пополняют строй.
(с)
-
-
09.10.2017 в 07:15Ауренга, вааа, спасибо!
Стихи офигенские.
-
-
09.10.2017 в 16:43Любовь Англии к своему "ребенку" не смотря ни на что тоже.
Восхитительно
-
-
10.10.2017 в 07:39Англию интересно писать. Вредный желчный старик, интриган и манипулятор - но и ему человеческое не чуждо, всегда внезапно.
-
-
25.12.2017 в 21:33-
-
26.12.2017 в 18:08-
-
26.12.2017 в 18:57