[Maranta]

Когда мой моск обрабатывает какую-то тему, сам континуум приходит на помощь и подбрасывает подходящий материал.
Например, сейчас ковыряюсь с вопросом, почему Россия, всегда виденная и изображаемая как женщина, мать, у Химаруйи мужик. Не могу успокоиться, пока на стыке этих понятий не будет прочной гипотезы. -_- И вот что бы я ни делала, мне идет материал на эту тему.
Готовилась к «совр. литературному процессу», перечитывала «Чапаев и Пустота» - а там, как помним, Мария. «Подсознательное отождествление с Россией плюс комплекс Агамемнона с анальной динамикой», нэ? Кусочек с описанием ее – точнее, его – бреда очень интересен с точки зрения темы. Попытка алхимического брака с Западом, да и вообще описанный механизм взаимодействия с народом.
Потом я писала 1 главу диплома – у меня он про презентацию гендерных стереотипов – и наткнулась на исследования Рябова. К сожалению, никак не могу найти главный лакомый кусочек, «Матушка Русь», но и другие его книги и статьи ооочень даже.
Собственно говоря, у него много текстов именно по этой теме – гендерные исследования образа России.
Вот несколько любопытных кусочков:

"…Как в душе природного мира, и в душе отдельного человека светлое духовной начало имеет против себя темную хаотическую основу, которая еще не побеждена, еще не подчинилась высшим силам, - которая еще борется за преобладание и влечет к смерти и гибели, - точно так же, конечно, и в этой собирательной душе человечества, то есть в России".

Обратим внимание и на тот факт, что идея женственности России занимает немаловажное место в западном образе нашей страны. Чтобы понять ее содержание и функции в интеллектуальном пространстве Запада, обозначим способы конструирования идентичности России, присущие западной мысли. Россия - начиная с записок путешественников в Московию - представляется Западу тем, чем он не является - варварским Востоком, построенным на ценностях, противоположных собственным. Россия на страницах большинства западных книг предстает как воплощение "радикально Иного". Отношение к России - это отношение к Иному. Воспринимая ее как некую Периферию по отношению к Западу-Центру, западные авторы не могли не атрибутировать ей тех качеств, которые в бинарных оппозициях занимают место периферийное - и потому традиционно маркируются как феминные. Таким образом, Россия была обречена быть названа женственной.

Почему же подобная - не особенно лестная для России - идея могла найти приверженцев среди представителей отечественной мысли и получила популярность в общественном сознании? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к анализу одного из вариантов концептуализации национальной идентичности России, который может быть обозначен как "умонастроения русского мессианизма"; это - комплекс идей, согласно которым Россия - в силу особых качеств - предназначена к миссии спасения Европы (или человечества от Европы). Данное течение составляет один из модусов русской идеи, но далеко не исчерпывает ее содержание. Национальная идентификация всегда имеет позитивные и негативные черты; в этом же течении негативная идентичность выходит на первый план, приобретая черты идентичности "полемической" (3) - то есть стремление радикально отличаться от Другого становится доминирующим мотивом. Здесь, следовательно, в основу идентификации нашей страны была положена противоположность Западу (не уникальность, не своеобразие, не отличие от него, а именно противоположность), которая и определяет структуру и элементы данного образа России (31).

Рассматривая образ России как упорядоченную целостность, подчеркнем, что концептом такого его варианта стал поиск новой идентичности в условиях кризиса идентичности прежней, "московской", вызванного петровскими реформами, и наступления радикального западничества как в политике, так и в идеологии. Мы разделяем высказывавшуюся точку зрения, согласно которой русская мессианская идея (и русская идея в целом) может быть помещена в ряд других вариантов критики Запада как Модерности и оппозиции ему, - таких, например, как романтизм или ницшеанство (напр.: 25, с. 59-60). Россия в Новое время самоопределяется, постоянно имея перед глазами пример Запада, который становится обязательным компонентом структуры национального самосознания.

«Идея женственности России в сочинениях В.С. Соловьева и поиски национальной идентичности в отечественной историософии».

Идея о "загадочной русской душе" в значительной степени обусловлена представлениями "о ненависти русских к форме" как к чему-то устойчивому, зафиксированному, что ставит в тупик европейцев, привыкших к норме, порядку, определенности. При этом западный, "прометеевский", человек выше всего ставит порядок; русский ищет противоположного. Первый ничего так не боится, как хаоса - "русский же ждет его с тайной радостью (5)". "Воплощение хаоса" - так характеризует Россию Г. Адамс (6). Особенно остро вопрос о "русском хаосе" вставал при обсуждении политической жизни России. Большинство западных "русофилов" и "русофобов" сходятся в том, что русские по своей природе анархисты. Не удивительно, что норманнская теория получила широкое распространение, выходя далеко за рамки собственно исторических изысканий. Она была популярна, например, среди иерархов Третьего Рейха (7).

Бесформенность является причиной экстремизма, феминной устремленности к крайностям - той грани русскости, которой уделяется много внимания в западных текстах (8). Еще А. де Кюстин заметил: "Золотая середина здесь неизвестна..." (9), а В. Шубарт противопоставляет западную "культуру середины" и русскую "культуру конца"(10).

Эта смена крайностей "придает русскому характеру нечто капризно-женственное"(11), порождая и другой постоянный маркер "загадочной русской души" - двойственность, противоречивость (12).

Женственным считается и такой модус русского хаоса, как непостоянство (13), и сквозь призму этого качества западные авторы оценивают многие события российской истории; уже в крещении Руси они усматривают характерную для русских легкость отказа от прежний верований и убеждений. Русским свойственна "резкая и неожиданная смена чувств и интересов". Дав обещание, они часто его не исполняют (14); Б. Пэрс иллюстрирует эту необязательность русским словом "отхотел" (15).

Не-оформленность, не-упорядоченность русской души эксплицируются в "пластичности", проявлением которой считают и художественную одаренность русских , и восприимчивость (16), и умение понять другого человека. Идея "всечеловечности", универсальности пластичной России, столь популярная в отечественной историософии, включается и в западный образ нашей страны.

Правда, незафиксированность и открытость иной раз получает и такую интерпретацию: "...Наиболее выдающейся чертой русского народного склада оказалась полная неопределенность и отсутствие резко выраженного собственного национального отличья" (17). Россию иные определяют как ничто, сосуд без содержания - подобные характеристики заставляют вспомнить слова О.Вейнингера, сказанные о женщине: "Женщина является только материей... она лишена всякой изначальной формы. Женщина - ничто; поэтому и только поэтому она может стать всем... Из женщины можно сделать все, что угодно (...) У женщин нет какого-нибудь определенного свойства; единственное ее свойство покоится на том, что она лишена всяких свойств. Вот в чем заключается вся сложность и загадочность женщины; в этом кроется ее превосходство над мужчиной..." (18).

Мягкость (как еще один модус пластичности, гендерная маркировка которого также сомнений не вызывает) - постоянно встречающийся эпитет русских. Эта мягкость проявляется в отношении ближнего как доброта, других народов - как миролюбие (19), власти - как покорность, жизненных обстоятельств - как терпение.

Идея пластичности характера русских коррелируется с верой в пластичность, открытость бытия России. Мир не определен: в нем все возможно. По замечанию одного английского автора, в глубине души русский верит, что Бог или судьба по своему усмотрению могут поменять все на свете. В России не существует окончательности, завершенности. Архангелы и серафимы могут быть низвергнуты с небес; дьявол имеет чудесный шанс к спасению; Каролинские острова в один прекрасный день могут быть обнаружены в Индийском океане; а Земля - стать центром Солнечной системы (20). Все хорошее может стать плохим - и наоборот. И получается, что твердых правил игры просто не существует. В России невозможно предсказывать будущее. Поэтому русские живут только настоящим (21).

Жизнь воспринимается как своеобразная игра в "русскую рулетку", и такая опрометчивость вполне объяснима. Русский по натуре - игрок, поскольку любит случай, щекочущий азарт риска и упоение от непредсказуемого, пишет В. Шубарт (22). Жизненная стратегия русского прекрасно иллюстрируется словом "авось", в котором отражено восприятие жизни как процесса непредсказуемого и неконтролируемого: все, что остается, это положиться на удачу, избегая глубокого вмешательства в ход вещей (23). Подобное упование на волю Бога, изначальное доверие к миру находит выражение в фатализме, из которого выводятся самые разнообразные следствия: пассивность (свойство, которое со времен И.Г. Гердера атрибутируется славянам (24)), бездеятельность, неспособность к длительному волевому усилию. По страницам западных книг о России вот уже второе столетие кочует образ русского мужика, суть жизненной философии которого выражает слово "ничего" - как ответ на все неурядицы (25).

Однако в России идея непознаваемого, иррационального, не-справедливого, но по-матерински милосердного мира, в котором всегда остается место случайности и надежде, порождает не только фатализм и пассивность. М. Брода обратил внимание на выполняющую важную функцию в концептуализации русской сущности и в российских, и в западных текстах идею особенной свободы России (26). Россия может стать всем, чем угодно, именно потому, что она бес-качественная, не-определенная; ведь хаос, беспредельность, не-зафиксированность - это одновременно и максимальная возможность, возможность прорыва, чуда. Подчеркнем, что сама логика русского мессианизма предполагала идею потенциальности России как незавершенности, как "чистого листа", и о возможности великого будущего для России писали Гердер и Лейбниц, Гегель и Ницше - и многие другие (27).

Раз нет ничего раз и навсегда зафиксированного, раз правила игры не установлены - значит, все можно исправить, переделать, перестроить. Человек может быть абсолютным хозяином своей судьбы. Россия и воспринимается как страна, в которой возможно всё: и стремительные взлеты, и необъяснимые падения. М.Бэринг замечает, что Россия - это страна, "где ничто не столь абсурдно, что ни может случиться" (28). Н.О.Лосский приводит слова одного западного автора о том, что русский народ - самый обаятельный и самый обманчивый, и добавляет: "Поистине Россия есть страна неограниченных возможностей"(29). "В России все возможно", "Россия - страна неограниченных возможностей" (30) (или - "неограниченных невозможностей", что, в сущности, то же самое) - весьма популярные эпитеты нашей страны (31).

Еще одним модусом рецепции России в женском обличье является сравнение русскости и природности. Россия непредсказуема, как сама природа, загадочна, так как связана особыми отношениями с загадочной природой, которая играет огромную роль в судьбах страны. Многие западные тексты проникнуты ощущением, что, помимо людей, активным субъектом российской жизни становится сама природа. "Из этой борьбы против русской земли и русской природы едва ли немцы выйдут победителями. Сколько детей, сколько женщин, и все рожают, и все приносит плоды, не смотря на войну и грабежи, несмотря на разрушение и смерть! Здесь мы боремся не против людей, а против природы <...> Это - месть пространства, которой я ожидал с начала войны" (32), - записал один офицер вермахта в своем дневнике. Именно "месть пространства!". Бесконечные просторы внушают ужас - кажется, что иностранцам в России противостоят не люди, но что-то более могущественное и чуждое - и потому непонятное и страшное. "Генерал Зима", "генерал Мороз" - быть может, в этих выражениях, кроме иронии и попытки самооправдания, звучит и мистическая вера в то, что в России возможно чудо в силу ее природности, в силу ее особенной связи с природными стихиями?

!!!

Подобная амбивалентность прослеживается и в восприятии России-Сфинкса: инаковость, которая и позволяет писать о "русской загадке", порождает как "русофильские", так и "русофобские" настроения. Нередко от России ждут спасения Европы; ведь чудо - это всегда Иное (Россия - это "незабываемая, таинственная с к а з к а" (38)). Однако непредсказуемость России является причиной страха и вырастающей из него неприязни: ад - это тоже Иное, это другие. Желание "познать тайну" России, "расколдовать" ее лежит в основе стремления подчинить и контролировать ее.

"Россия-Сфинкс": Гендерный аспект западного образа "таинственной русской души".

Вначале зафиксируем две идеи, заключенные в историософеме "Матушка-Русь": первая - русские относятся к России как к матери; вторая - сама Россия обладает качествами скорее женственными, в то время как противопоставляемый ей Запад - скорее мужественными. Если первая идея характеризует динамический компонент национальной идентичности русских (механизм идентификации с нацией), то вторая - статический (собственно образ нации).
Русские представляют свою нацию как объединение не сограждан, но родственников, как одну большую семью; Россию же они воспринимают как мать, а не как отца - подобные суждения включаются в западные тексты о России как весьма принципиальная характеристика нашей страны. Преобладанием материнского начала обычно объясняют специфические черты "русской души", ее преимущества и недостатки. Так, В. Шубарт одним из основных свойств русского типа культуры считает "доверие к бытию" и связывает его с тем, что для русского родная земля не противник, у которого он вырывает плоды своего труда, а мать, которая и милостива, и щедра. Однако излишняя снисходительность к человеческим слабостям, беззаботность, расточительность - это также следствия такого доверия (16, с. 89-90). Среди особенностей такой "матрифокальности" называют большую надежду на помощь и заступничество своей страны, что имеет следствием определенную детскость (24, с. 17); обостренное чувство долга перед Родиной-Матерью, особенно если она нуждается в помощи (21, с. 237; 24, с. 145); более сильную эмоциональную связь со своей страной и большую некритичность в оценке ее действий - "мать всегда права" (24, с. 111).

"MOTHER RUSSIA": Гендерный аспект образа России В западной историософии.

Итак, черты русской женщины - физическая и нравственная сила, забота, жалость, жертвенность, асексуальность. Несложно заметить, что все перечисленные качества относятся к материнскому архетипу. Русская женщина - это прежде всего женщина-мать .
Между тем, материнский архетип (как и другие грани феминного) амбивалентен по самой своей сущности. С древности образ матери ассоциируется не только с добротой, вскармливанием, заботой, поддержкой; "в негативном плане архетип матери может означать нечто тайное, загадочное, темное: бездну, мир мертвых, все поглощающее, искушающее и отравляющее, т.е. то, что вселяет ужас и что неизбежно, как судьба", - так формулирует результаты своих исследований коллективного бессознательного К. Юнг. Его последователь Э. Нойман подробно анализирует феномен "негативной анимы", "Ужасной Матери". В образе же, созданном в историософии, негативные черты русской женщины-матери отсутствуют или, во всяком случае, не эксплицированы.
Заслуживает внимания такая оценка Шубарта: "Никакая другая женщина, по сравнению с русской, не может быть одновременно возлюбленной, матерью и спутницей жизни".

«Миф о русской женщине в отечественной и западной историософии».

И это я еще самые-самые интересные моменты цитирую. Блин. Автор - O.В. Рябов, помним.