«A Nothing that is Everything», ДН, перевод

[Maranta]

Не виноватая я. Это не перевод корявый - больно уж неправильный язык в фике, я старалась как могла.

Название: «A Nothing that is Everything».
Автор: scelerus.
Переводчик: Maranta.
Пейринг: Лайт/L.
Рейтинг: PG.
Жанр: drama.
Саммари: Лайту никогда не скрыться от знаменитого детектива L. В конце концов, от одержимости так просто не избавишься.
Дисклеймер: все уже украдено до нас.

Всякий раз, как они снимают для работы номер в очередном отеле, на одной из верхних полок, укрытая в темном углу, оказывается ваза – но не совсем ваза. Овальная, серебристого цвета, в еле видных спиралях, она проста и неприметна.
Даже если бы на нее упал взгляд кого-то из полицейских, оставшихся расследовать дело Киры, они по незнанию приняли бы ее за предмет декора и не узнали бы в вазе урну.
Но, так или иначе, никто из детективов, ослепленных наивностью, ни разу не заметил вазу (урну, повторяет про себя Лайт, глядя на вазу с секретом внутри, спрятанную на виду у всех – где ты теперь скрываешься, Рюузаки?), раз за разом появлявшуюся в их текущем номере.
И опять-таки, никто из них никогда не замечал ни скрытого отвращения, часто загоравшегося в хитрых карих глазах, ни безграничной мании величия (победное мерцание во взгляде бессердечного хищника: - Я Кира, Я Бог, а ты, Рюузаки, ты…). Лайт мог бы быть благодарным за это свойство предполагаемых коллег, если бы питал хоть какое-то уважение к чужому идиотизму.
Что, естественно, не имеет места; он просто пользуется их слепотой при необходимости, как тряпкой или метелкой для пыли. А после затопляет их умишки сложными бессмысленными фразами, которые они будут переваривать, пока он займется более важными вопросами – в конце концов, он Бог новой Утопии, и есть множество вопросов, требующих его внимания.
И вообще-то, довольно странно, что он глазеет на невзрачную вазу, в то время как его внимания требуют бесчисленные неотложные вопросы – хотя, конечно, все идет по плану, и его Утопия зримо сверкает на горизонте.
Конечно, случаются некоторые погрешности, но все это мелочи; и хотя превращение мира в цивилизованную структуру под его божественным правлением – достойная задача, и ему не бывает скучно, Лайт отчетливо понимает, что это не то же самое.
(…ничто, Рюузаки, ты – ничто…)
Конечно, аккуратный баланс между Кирой, будущим Богом нового мира и Ягами Лайтом, достойным сыном Ягами Сойчиро, каждый день слегка колеблется, но вскоре дни и ночи приобретают предсказуемость, рутинный порядок; и мелькание событий, подобное сменяющимся кадрам (Кира, Кира, скандирует мир и Лайт улыбается, легко сменяя свои роли) ненавязчиво остается на краешке его разума, монотонно жужжа (большой палец, зажатый, вечно зажатый между губами), пока не заглушает все и вся.
Вначале ваза была шуткой-самосмейкой, тайной издевкой над теми, кто продолжает отчаянно работать над делом Киры; и хотя Лайт знал, что никто ничего не заметит и не поймет, он полагал, что это все равно будет забавно.
И он был прав, разумеется. Был и остается. Это развлечение. Издевка.
Только вот, похоже, не над теми, что предназначалось.
Беспокойно ерзая в компьютерном кресле, нервничая по каким-то непостижимым причинам, ускользающим от него, подобно воде между пальцев, Лайт мимолетно удивляется, откуда взялась эта мысль.
(ничто, Рюузаки, ничто – ты слышишь меня, Рюузаки? ты видишь меня, Рюузаки?)
Приглушенное свечение монитора рассеивается по ничем иным не освещенной комнате, подобно призракам, преследующим живых, и выхватывает из темноты напряженное лицо Лайта. Отсветы строчек змеями ползут по высоким скулам, очерчивают пронзительные глаза; пальцы его стискивают подлокотники, подобно когтям хищника, впивающимся в не ожидающую этого добычу – прежде чем зверь заметит, что добыча убежала.
Периодически сумеречно-синий свет бликует на боку вазы, и в беззвучной темноте, подобно любопытным глазам, вспыхивают серебряные искры.
(«а ты как думаешь, Ягами-кун?»)
Каждый раз, как это случается, сощуренные глаза Лайта еще больше сужаются, плечи заметно напрягаются, сжатые губы кривятся в неестественной гримаске – и у него возникает иррациональное желание расколотить эту невзрачную вазу на тысячу микроскопических осколков, которые уже никогда не удастся склеить.
Сперва Лайт не осознает эти непроизвольные реакции, но когда наконец замечает, сильнее сдвигает нахмуренные брови. Вздернув верхнюю губу и сверкнув зубами, он презрительно произносит низким, опасно бархатистым тоном: - Посмотрите, что стало с упрямым детективом L.
Его слова эхом уходят в темноту и затихают, никем не услышанные, бесполезные – естественно, не получив никакого ответа от вазы; и хотя Лайт не ждал ответ от неодушевленного предмета, его тревожит понимание, что привычное удовлетворение мертво, обволакивая его язык пеплом.
(«У Ягами-куна просто атрофированы вкусовые рецепторы – двенадцать ложек сахара придают чаю очень приятный вкус.»)
Залитый мертвенным синим светом, Лайт все так же напряженно сидит в неудобном компьютерном кресле, впиваясь взглядом в серебристые бока вазы (урны), хранящей пепел знаменитого L в своей керамической глубине.
Из дальнего угла слышится понимающее хихиканье Рюука, и эхо оглушает Лайта.
(ты слышишь меня, Рюузаки? ты видишь меня, Рюузаки? – ты ничто, просто ничто…)