Хороший, годный пост этой недели.
Была в Советском Союзе такая офигенная вещь, как журнал "Парус". Эх. У меня сохранились только два выпуска, за 77 и 85 годы. В выпуске 1985го был напечатан лучший на моей памяти рассказ о Невзаимной Любви Юности. "Три школьных вечера" Ксении Васильевой. Очень советую почитать, прячу под кат.
Три школьных вечера.Три школьных вечера.
В этом городе мы живем недавно, и я почти ни с кем не знакома. Даже с самим городом. Его темноватые вечером улицы с белыми стенами домов – загадки чьей-то жизни – интересуют больше, чем книги.
С темнотой я выхожу на балкон и в пятнадцатиметровой тихой высоте часами смотрю вниз, на город. Он мигает мне дальними огнями, и я замираю от одиночества и предчувствий.
С моей вершины видны полосатые аллеи горсада, смутные пятна клумб, узорные кружева ограды...
Город дарит мне сладкий запах акаций и тягучие, тревожные мелодии.
...Я расскажу тебе историю любви,
Подобной которой не будет больше на свете...
Мелодии приходят ко мне очищенные расстоянием теплыми ночными ветрами. Я запрокидываю голову и вижу желтые звезды и черное небо. И мне чудится, что и любовь в песне, и желтые крупные звезды могут при¬надлежать только этому городу, который, еще не сознавая этого, я начинаю любить.
В нашей столовой, огромной, полупустой комнате с узким окном, есть казенный рояль, и я медленно подбираю на нем «Историю любви».
Школа города встречает меня рослыми южными красавицами и красавцами. Ученические парты им явно не годятся. Вежливо отворачиваясь, красавицы хихикают над моими косицами и форменным платьем.
Но как все большие и красивые люди, девушки еще и добры. Незло посмеявшись, они приглашают меня вечером «полузгать семечки».
Мы стоим у ворот. В горсти у меня большие хрупкие семечки. Я пробую, как одноклассницы, с ленивым изяществом кидать их с лету в рот. Мне это не удается. Вдруг моя соседка по парте, Магда, шепчет:
- Девочки, Рафка!
Я успеваю мельком увидеть высокого черноволосого парня в военной курсантской форме и слышу, как Магда спрашивает меня:
- Ты видела Рафку? - как я бы в Москве спросила ее о новой станции метро.
Я киваю не очень уверенно, и Магда, радуясь, что есть человек, которому ничего не известно о Рафке, начинает вести рассказ.
Рафаэль, это Рафка, потому что он похож на рафаэлевскую мадонну, а на самом деле его зовут Володя Каркачиди. Отец у него летчик-испытатель, однажды он прыгнул из горящего самолета вместе с потерявшим сознание вторым пилотом на одном парашюте, и теперь работает в управлении. А сам Рафка – Володька – учится в училище, и будет тоже летчиком-испытателем, и теперь уже летает. Он лучше всех плавает и состоит в спасательной бригаде. У него сестра учится в университете на философа. И осенью его возьмут на парад.
- В твоей Москве небось таких нет, - заканчивает Магда рассказ.
Я молчу. В моей Москве таких не было.
Днем в городе жара, и я после школы хожу купаться на реку. Одна. Девушки из класса не ходят. Южанки, они считают загар некрасивым. А я, сидя на горячем песке, вспоминаю Рафку. Вернее, его историю. Заплываю на середину реки, ложусь на спину и ищу в небе Рафкин самолет. Идя домой с пляжа, я думаю, что вот встречу его, но встречаю закутанную до бровей цветастой косынкой Магду.
- А я к тебе! – запыхавшись, сообщает она. – Курсанты вечер в клубе устраивают. И для тебя билет есть.
Про клуб я слышала. Это оттуда приходят ко мне на балкон мелодии. Туда ходят мои одноклассницы на танцы.
Собираться мне недолго. Заплести влажные еще волосы в две тонкие косы, прогладить форменное платье. И вот я в танцевальном зале. Все вызывает мое восхищение. Стены, затянутые зеленой рыболовной сетью, с разноцветными лампочками. Вместо потолка — небо, вместо люстры – месяц, еще не набрякший золотом, белый, зыбкий.
На эстраде смуглая девушка протяжно поет, вынося вперед тонкие руки.
...Я расскажу тебе историю любви...
Мне нравится эта коричневая девушка, и все здесь нравится. Смелея, я осматриваюсь. В углу гордо теснятся мои одноклассницы. К березке, вылезшей из пролома, прислонился высокий парень. Он тоже смотрит на девушку. А я разглядываю его и понимаю, что это Рафка. И правда, похож на мадонну, только недобрую, а это уже не мадонна. Девушка спрыгивает с эстрады, и Рафка подходит к ней. Я сажусь на скамейку, прилаженную к стене, и начинаю возиться с занозой в пальце – откуда она взялась? Весь танец я вожусь с занозой и думаю о том, что танцевать с Рафкой и равнодушно смотреть по сторонам просто нельзя.
Ко мне подбегает Магда. С нею двое крепышей. Один порыжей, другой с чубчиком.
- Селифан и Митрофан, - острит рыжий.
- Авдотья, - не уступаю я остряку.
Эта мне Магдина заботливость! Вдруг тонкий ленивый голос произносит надо мной:
- Разрешите?
Это Рафка. Я встаю и делаю к нему шаг.
В московской школе были уроки танцев, и там я была не худшей. Здесь же запутываюсь в двух своих ногах и плотно прилипаю к полу. Вокруг нас шелестят подошвы, пахнет амуницией и духами, а я стою посредине зала и не могу сдвинуться с места.
Ленивый голос начинает учить меня.
- Начните с правой ноги. Раз и два. Ногу вправо, не спешите. Еще раз. Да, еще раз. Да, значит, ногу вправо. Раз и два. Ногу влево. – Но я не знаю, где право, а где лево... Я спешу.
Я выхожу из оцепенения, когда понимаю, что мы медленно движемся к моему месту на скамье. Рафка ведет короткую светскую беседу.
- Вы в каком классе учитесь? В седьмом? В девятом? Вот как? Недавно в нашем городе?
Я не успеваю ответить на все вопросы. Вверх я не гляжу – там лицо. Туда я смотреть не смею.
Рафка доводит меня до скамьи и уходит. А я сажусь на плохо оструганную доску, и сердце мое разрывается от яростного горя.
Город зовет меня.
Я подстерегаю быстрые южные сумерки и ускользаю из дома. Узкий плитчатый тротуар Сенной, - где мне и вправду кажется, пахнет сеном, - выводит меня к наклонному, утыканному палисадниками проулку. Я спускаюсь к реке. Берег здесь похрустывает и мерцает угольной осыпью. Я сажусь на перевернутую лодку, и ко мне тут же приходит Рафка. Этого Рафку не слышит никто. Он добрый, и голос у него не тонкий и ленивый, а глубокий и мягкий. Мы долго говорим с ним. Допоздна.
...«Уходят мои годы...» - горестно думаю я, следя за жухнущими акация¬ми и холмиками бурой листвы на аллеях.
Летний клуб закрылся, и начался мой последний школьный год. Одноклассницы еще больше секретничают, прихорашиваются, напевными мягки¬ми голосами рассуждают о будущей замужней жизни. У каждой из них есть жених, и даже коротышка Магда собирается выходить за Селифана, которого на самом деле зовут Юра и который, оказывается, лучший математик в школе.
...«А Рафка?» - вспоминаю я, но ничего ни у кого не спрашиваю. Одноклассницы больше не говорят о нем. Кому охота тратить время на парня, задирающего нос. И Рафка уже не Рафка, а прозаический Вовка. Не лучше Валер, Коль, Лень. «А подвиги?» - думаю я. Но это не интересует сейчас моих одноклассниц. Были ли, не были…
Вечером льет дождь, а ночью приходит мороз. Я иду в школу по сверкающей аллее. Ветки деревьев, превращенные в хрустальные подвески, тяжело качаются у моего лба. Я раздвигаю их руками, чтобы не разбить. Они глухо позвякивают от моих касаний.
Назвенели мне ветки.
24-03. Как просто. Почему мне самой не могло прийти в голову это сочетание: два, четыре, ноль, три. На¬верняка я называла эти цифры в таком порядке, и обязательно у меня получалось когда-нибудь 24-03. А пришлось узнавать в справочном.
Дома никого нет, и я, не успевая ничего подумать, набираю номер своим не отмытым от чернил пальцем. В трубке возникает женский насмешливый голос (сестра с философского):
- Слушаю ва-ас?
- В-володю можно?
- Володя, тебя какая-то девочка, - усмехается женский голос.
- Да-а, - лениво произносит трубка погодя.
Я молчу.
- Слушаю. - Тонкий голос слегка нетерпелив.
- Здравствуйте, Володя. – На большее меня нет, да и надо же поздороваться...
- Здравствуйте, - отвечает трубка, совершенно не интересуясь мною.
- Я хочу поговорить с вами, - сообщаю я.
- Говорите. - Трубка милостива.
- Володя, я сейчас одна, и мне скучно, и я решила поговорить с вами, вы меня не знаете. - Все, что я могла придумать.
- Как вас зовут? - лениво интересуется трубка, не расходуясь на разговор совершенно.
- Алиса, - говорю я. (Откуда Алиса? Почему Алиса?) - Меня зовут Алиса, - повторяю я уже уверенно.
- Алиса? - удивляется голос. - Из страны чудес?
- Вы знаете эту сказку?! - несказанно радуюсь я.
- Знаю, - сухо говорит Рафка.
Что дальше – не знаю я и потому говорю:
- А я сейчас читаю Грина.
- Сейчас? - спокойно удивляется голос Рафки.
- Ну нет, конечно, не сейчас, сейчас я говорю с вами... - заплетаюсь я. Но трубку не кладу на рычажок. - А вы любите Грина?
- Люблю, - пригвождают меня.
- Помните «Бегущую по волнам»? - бормочу я. - Помните? «Я бегу, бегу, дорога моя далека и темна...»
Я тоже бегу. К концу разговора. Но трубка внезапно живеет и по-человечески произносит:
- Помню.
- Почему Грина не проходят в школе? - начинаю я на радостях значительную тему.
- Не знаю. - Трубка явно высказывает пренебрежение к моим литера¬турным приманкам. - У нас в училище литературы вообще мало. Да ребята ею и не очень интересуются.
- Чем же они интересуются? Танцами? - неуклюже пытаюсь я намекнуть на нашу недавнюю встречу.
- А вы не любите танцевать? - ехидничает голос. Я счастлива. Рафка постепенно растаивает.
- Я больше люблю слушать музыку. А вы? Хотя бы вальс Штрауса? - я очень светская, даже во рту сладко.
- Ничего, - все еще не сдается Рафка.
- Хотите, сыграю вам?
- Давайте.
Я опять спешу. Я знаю, что наскучила, и жалею, что придумала этот глупый концерт. Но делать нечего, я играю «Сказки Венского леса» так старательно, будто сдаю экзамен. Заканчиваю громким аккордом и кидаюсь к лежащей трубке. Сейчас услышу короткие гудки!
- Володя! - кричу я.
- Да, - спокойно отвечает Рафка. - Сыграйте еще что-нибудь.
Я нечасто звонила Рафке. Но с каждым новым разговором становилась все увереннее. Вернее, Алиса становилась все уверенней. И если я постепенно привыкала к своему великолепному образу, то Рафка превращался в Вовку. Его тонкий голос терял леность, когда он спрашивал: «Алиса, это ты?»
У меня появилось дело. Я часами разучивала новые мелодии и пьесы, мама не могла на меня нарадоваться и уже прочила мне карьеру музыкантши. Она всегда что-нибудь «прочит».
- Когда мы увидимся? - все чаще спрашивал Володя.
- Когда исчерпаем романтику, - загадочно изрекала я.
В школе взбудоражены.
Готовится последний для нас школьный маскарад. Магда пристает ко мне, какой костюм я надену. А я говорю, что уеду к тетке на все каникулы, и она разочарованно отходит от меня.
Вечерами, дома, я «строю» костюм, в ход идут все мыслимые и немыслимые клочки, куски, обрывки. И вот он, костюм маркизы восемнадцатого столетия. Кринолин с голубыми розанами из шерсти «мохер», узкий лиф с серебряным витым шнуром и бархатная синяя полумаска. И белый настоящий парик, дрожащий спиралями локонов.
Я надеваю костюм и сажусь к телефону.
Алиса изысканно и лукаво приглашает Володьку на маскарад. Я поправляю локон и намекаю на то, что в новогоднюю ночь может произойти всякое. Рафка немедленно соглашается, и мне кажется, я слышу стук его сердца во вздрогнувшем голосе.
В маминых туфлях на каблуках, в накинутом на плечи платке я бегу в своих фижмах по морозу.
В вестибюле полно ряженых. «Цыганки», «феи», «украинки», «астрологи»... Я гляжу в огромное зеркало. Там величавая маркиза в белом парике обмахивается разрисованным веером. Меня не угадывают. «Цыганки» и «астрологи» шепчутся, но ко мне не подходят. Может, они думают, что завуч Зазуля нарядилась маркизой?
В зале я сразу вижу Володьку. Он одиноко стоит у дальнего окна. Смотрит на дверь. А теперь на меня. Все не похоже на школу. С потолка свисают бумажные фонарики, светится елка, из директорского кабинета втащили в зал диван и кресла. На диване теснится штук пять «украинок».
Я иду к креслу. На кресле сидит Чубчик. Мне так смешно, что я улыбаюсь, прикрываясь веером, потому что Чубчик кубарем скатывается с кресла при моем приближении. «Завуч Зазуля!»
Я сажусь. Поправляю браслет. Выставляю кончик туфли из-под фижмы. Прикрывшись веером, смотрю на Володьку. Он что-то быстро пишет в записной книжке. Вырывает страничку, сворачивает и отдает гному с ранцем на плече. Играют в почту. Гном передает мне записку, в которой так мало слов: «Это ты, Алиса».
Я смеюсь и демонстративно разрываю записку на мелкие кусочки. Сыплю их, как конфетти. Подбрасываю в воздух. Они летят. Сегодня, сейчас я всесильна.
Гном приносит вторую. «Я пришел из-за Вас».
Мне становится чуть-чуть не по себе. Надо отвечать. Мне жарко, я обмахиваюсь веером.
...«Да, - напишу я. – Это я, Алиса».
Володька подойдет ко мне, и весь вечер мы будем вместе, и он пойдет
провожать меня, и у самого дома я сниму маску... И не успею сказать ни слова, потому что он уйдет.
...«Да, - напишу я. – Это я, которая притворялась Алисой. Я Таня, и совсем не такая, как Вы думаете».
Володька подойдет ко мне, и весь вечер мы проведем вместе, и он пойдет провожать меня, и у самого своего дома я сниму маску, и он уйдет, пока я успею что-то сказать ему.
...«Нет, - напишу я. – Нет. Никакая я не Алиса. Алисы нет и не будет».
И все равно он подойдет ко мне, и мы весь вечер будем вместе, и он пойдет провожать меня, и у самого дома я сниму маску, и он уйдет.
Я встаю. Володька широкими шагами пересекает зал. Лицо у него растерянное. Он говорит, сдерживая обиду и волнение:
- Это же ты, Алиса, ты.
На нас смотрит полшколы. Я под маской краснею и сгораю от счастья. Вблизи вижу я его светлые длинные глаза и темную челку, ион говорит со мною не по телефону. Я, наверное, слишком долго молчу. Володька делает непонятное движение рукой, и я с ужасом хватаюсь за маску. Но он просто вытирает лоб платком.
Домой!
- Вы ошибаетесь, - фальшивым Алискиным голосом говорю я. И бегу по лестнице, расталкивая маскарад. Бегу в вестибюль, грубо стуча каблуками. Бегу по морозу.
- Ну, как ты провела время у тетки? - спрашивает меня Магда после каникул. Вопрос этот из тех, которые задают, чтобы рассказать про свое.
- Ничего, - отвечаю, как и следует, я, и Магда довольна.
- А у нас был маскарад, - начинает захлебываться она. - До двух часов! Ровно в двенадцать все стали разгадывать, кто – кто. Смеху! Я была «испанкой», и Селифан меня не угадал, когда сняла маску...
...Вовремя я ушла.
- Слава очень жалел, что тебя не было. Мы думали на одну снежинку, но ошиблись.
...Слава – это Чубчик, а снежинка там была – толстая и неуклюжая. Я тоже ее заметила.
- Был Рафка. Быстро ушел. За какой-то девицей побежал в кринолине.
...Вот оно что! Володька ушел. После того, как Алиса его обманула. Какая все-таки она! И что мне с нею делать?
Не скоро позволила я Алиске позвонить... В последний раз.
В трубку я слышу прежний Рафкин голос, ленивый и тонкий. Равнодушный. Я страдаю, Алиска ничуть. Она неискренне спрашивает:
- Что с вами?
- Ничего, - только и отвечает Володька.
- Вы нездоровы? – продолжает навязываться Алиска.
- Здоров.
Я бы повесила трубку, но не она.
- Я не вовремя звоню?
Володька не умеет притворяться, как Алиска, и потому честно говорит:
- Я вообще не хотел подходить к телефону.
Алиска лживо смеется, но я прерываю ее сама и сама говорю:
- Ты скоро все поймешь, Володя. Даю слово.
В другой город уехал отец, как он говорит, на грандиозное строительство века. Я сдаю выпускные, скоро мы с мамой тоже уедем. Я привыкла уезжать, приезжать, знакомиться, прощаться. Сердце у меня стало легким. Мне с ним спокойно. Но на этот раз я решила почему-то, что этот город мой, отныне и навсегда. Наверное, поэтому я не говорю никому о своем отъезде. Так он становится нереальным.
Перед выпускным балом я отрезаю косы. Напяливаю форменное платье и собираюсь уйти. Мама хватает меня за руку, сердится, заставляет надеть белое специальное, завивает сама мне волосы, сердясь, учит красить ресницы. Ей хочется, чтобы я была не «хуже других».
Я отправляюсь на бал, запомнив, что нельзя хвататься потными руками за белое платье, нельзя тереть глаза и нос, нельзя теребить завитые волосы.
Поднимаясь в школе по лестнице, я вижу впереди спину Володьки. Каблуки моих туфель цокают по ступеням, Володька оглядывается. А вдруг?..
Секунду он на меня смотрит. Ничего не происходит. Мы продолжаем подниматься по лестнице друг за другом.
У входа в зал стоят Магда и Селифан. Селифан радостно кричит:
- Вон и Владимир! И Танюша! Танюша, познакомься с моим другом Владимиром.
Я подаю Володьке руку. Он несильно пожимает ее.
На официальной части мы сидим рядом. Позже мы все играем в прятки, жмурки, ручеек. Володька не играет. Ему, мне кажется, скучно. Но нет. Вот он танцует с директрисиной внучкой, которая недавно пришла к нам в класс откуда-то. Ее зовут Лора. Лора высокая, тонкая, в вязаном зеленом платье. По плечам и спине разложены белые кукольные пряди волос. У нее высокий прыщеватый лоб и светло-голубые глаза.
Ты ищешь Алиску, Володя? Лора странная. Магда говорит, что она тупая. Но никто не знает, какая она на самом деле.
Ты ищешь Алиску, Володя? Володька что-то говорит Лоре и смотрит на нее испытующе. Лора молчит. Красивая пара, как говорит моя мама.
Может быть, ты нашел Алиску, Володя?
Рассвет мы встречаем на Реке. Так нужно. Но не все. Лора ушла. Мы идем по жемчужно-серому предрассветному городу, и я думаю о том, что таким я его не видела и таким он дарит мне себя на наше с ним прощание.
Завтра в это время я буду в поезде. Мы входим на мост и останавливаемся у перил. Успели. Заводская труба четко делит возникающий багровый круг надвое. Все кричат «ура!» и клянутся, что встретятся здесь на рассвете через пять лет. Ровно. Теперь несутся в степь. У перил остаемся мы с Володькой. И вдруг я говорю: «Пойдемте на берег».
Не знаю почему, он соглашается. Мы идем вдоль Реки, и я думаю о том, как удивилась бы я в прошлом году, удивилась бы и не поверила, если бы мне сказали, что когда-нибудь я буду идти с Рафкой по моему берегу наяву. Я скажу ему что-нибудь, и он мне ответит. Своим голосом, а не тем глубоким и низким, который я ему подарила.
Я сажусь на опрокинутую лодку. Все должно быть, как я делала раньше. Без него. Володька вытаскивает из кармана сигареты и закуривает. Я смотрю на воду. Она, тихо приливая и отступая, метит время. Сколько раз придет она и уйдет до моего отъезда? Тысячу? Десять тысяч?
У нас уже сложены чемоданы. Рояль казенный, он останется. Но внутри его должно остаться сочетание звуков, образующих Историю Любви.
Я беру прут и начинаю чертить на песке. Сначала фигурки, потом четко и крупно вдруг пишу: «Володя, я – Алиса».
И тут же хочу стереть это, но взглядываю на Володьку, чтобы убедиться, что он еще не видел написанного. Он видел. И спокоен! Он знает, что нет Алиски, а есть я, Таня, я, Таня!!!
Я никуда не уеду. Пусть мама плачет, а папа бушует, я остаюсь в городе, который недаром казался мне родным.
- Неправда! - кричит тонким, совсем тонким голосом Володька.
- Правда, - твердо и горестно говорю я. Я ошиблась. Поторопилась. Он не знал. В ту секунду, когда лицо его было спокойным, он еще осознавал новость. Может быть, для него ужасную.
Я успокаиваю его, я от кого-то слышала, что мужчины слабее женщин.
- Никто ничего не знает, Володя. И не узнает. Клянусь.
Он спрашивает, не глядя на меня:
- Зачем вы сказали? Так неожиданно.
Я заставляю себя подняться с днища лодки. Мне становится легче от простора за рощей на противоположном берегу, в голову вдруг приходят строки, я произношу их вслух:
И этот миг, постыдный и печальный,
Я сохраню для будущих щедрот.
Володька удивленно смотрит на меня. Я не хочу, чтобы он смотрел на меня, и я весело (оказывается, Алиска кое-чему меня обучила!) говорю:
- Ну, я пошла. Привет!
Иду в город. Володька идет рядом и снова курит. Лицо его напряжено, будто он силится что-то вспомнить или понять.
В парке он вдруг берет меня под руку. Я вздрагиваю и страдаю от того, что он это чувствует. Он знает, как относится к нему эта толстуха.
- Это вы были на маскараде?
...Вот оно что! Невозможно признаться, и я говорю: «Нет».
Володька поворачивает ко мне свое лицо и рассматривает мое.
- Это была Алиса. Моя подруга.
Теперь вздрагивает его рука, а я сжимаюсь от беззащитности.
Но вот и мой дом! Подъезд. Я протягиваю Володьке руку. Володька смотрит куда-то поверх моей головы своими длинными серыми глазами. Он говорит:
- Простите меня.
- Что вы, - наливаясь тоской, улыбаюсь я. – За такие дела и побить можно.
Володька вдруг резко, зло хватает меня за плечи и тянет к себе. Я закрываю глаза, чтобы не видеть его лица, не потерять силы, которые я коплю весь свой путь от Реки. Я отталкиваю Володьку от себя, не чувствуя сопротивления. Не меня он хочет поцеловать! Так надо. Он хороший мальчик. Он хочет сделать мне подарок. Я отбегаю к двери подъезда, оглохнув и ослепнув от унижения. Глотая слова, шепчу:
- Не подходите. Алиска в школе, в зеленом вязаном платье...
Бегу по лестнице и слышу, как он кричит мне: «Таня!»
Но не догоняет.
Я дома. Выхожу на балкон и вижу, как медленно внизу уходит Володька. Навсегда.
Хороший, годный пост этой недели.
Была в Советском Союзе такая офигенная вещь, как журнал "Парус". Эх. У меня сохранились только два выпуска, за 77 и 85 годы. В выпуске 1985го был напечатан лучший на моей памяти рассказ о Невзаимной Любви Юности. "Три школьных вечера" Ксении Васильевой. Очень советую почитать, прячу под кат.
Три школьных вечера.
Была в Советском Союзе такая офигенная вещь, как журнал "Парус". Эх. У меня сохранились только два выпуска, за 77 и 85 годы. В выпуске 1985го был напечатан лучший на моей памяти рассказ о Невзаимной Любви Юности. "Три школьных вечера" Ксении Васильевой. Очень советую почитать, прячу под кат.
Три школьных вечера.