Главная команда сердца моего.

Maranta Переводчик: Я знал диких тигров Жар и холод Мифы и легенды Крысолов Молот, змея и скала Лжец: viva l'arte

@темы: ссылки, фанфики, девичье, ФБ-2014

---

Название: Мир рукотворный
Переводчик: Maranta
Оригинал: World of Our Making by fmo
Пейринг: Стив Роджерс /Джеймс «Баки» Барнс
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Саммари: Зимний Солдат – не Баки Барнс. Но Щ.И.Т. хочет, чтобы он был им.
Разрешение на перевод получено.

На экране проигрывается запись убийства в Мадриде 1997 года, когда Стив наклоняется вперед и говорит:
– Остановите.
Видео застывает, и Стив шепчет:
– Господи.
Они должны были составить шорт-лист подозреваемых во вчерашнем убийстве. В списке был Зимний Солдат.
– Это же Баки, – говорит Стив. Нечеткий кадр подрагивает на экране, лицо человека застыло в движении – темные печальные глаза, небритый подбородок.
– Это Баки Барнс. Мой друг.
Наташа и Фьюри старательно не смотрят друг на друга, и Наташа не говорит, что она знакома с человеком, который действует под позывным «Зимний Солдат», и что он четвертый, кто использовал это прозвище, и что она знает его настоящее имя – Алексей. Она не говорит, что это бывший агент КГБ, который пытался предать командование в 1989 году и был отправлен в Красную комнату – как в качестве наказания, так и чтобы сохранить его навыки для дальнейшего служения стране.
Она ничего не говорит, потому что впервые за последний год Стив проявляет инициативу. Вот уже два года со дня своего пробуждения Стив прекрасно выполняет каждое полученное задание, но когда их нет, Стив идет домой и ложится спать. Информаторы Щ.И.Т.а говорят, что последние восемь месяцев Стив проводит все свободное время в своей квартире, спит, иногда по восемнадцать часов в день. У него нет хобби, он ничем не интересуется. Иногда он просыпается, только чтобы пойти в Щ.И.Т., поработать и вернуться домой. Выполняет задание и идет домой спать. У него есть телевизор, который никогда не включают. У него есть ноутбук, который никогда не используют. Порой Наташа размышляет, до каких пор можно прыгать с самолета или соваться под пули и называть это храбростью.
В квартире Стива очень чисто. Наташа знает, потому что она одна из агентов, которые ставят и перемещают жучки и камеры слежения. Стив тщательно убирается, а потом ложится спать и спит, пока его белье стирается.
Стив говорит своим врачам, что двадцать первый век не так уж плох. У него есть квартира, работа и мотоцикл. Он покупает продукты каждую субботу: молоко, яйца, курицу, консервированный горошек (ничего себе, продуктовые магазины стали такими большими) – и вечером готовит ужин. И все это правда, потому что Стив не лжец.
Когда Стив просит найти в базе данных фотографию Баки Барнса для сравнения, Наташа думает, что да, сходство есть. Алексей похож на Барнса. Очень похож.
Фьюри обещает Стиву, что выделит все возможные ресурсы, чтобы узнать текущее местоположение Зимнего Солдата. Технически, это тоже правда. Наташа не говорит, что точно знает, где в настоящее время хранится Зимний Солдат.
Таким образом, проводят две операции для изъятия Зимнего Солдата. Во время первой Наташа проникает на базу и убивает всех в хранилище, а после изучает руководство по программированию Алексея.
Она достает Зимнего Солдата из криокамеры, усаживает в кресло, следуя инструкции, и показывает фотографии Стива Роджерса, Капитана Америка и Ревущих Коммандос, которые принесла с собой. Она щелкает тумблерами на старом советском оборудовании и ждет, пока он не прекращает кричать.
После возвращает его в криокамеру и звонит Стиву.
Вторая операция начинается, когда убирают трупы и прибывает Стив Роджерс вместе с Клинтом – и когда они снова открывают криокамеру, Стив берет Алексея на руки, подобно счастливой версии Пиеты.
Стив держит Алексея в объятиях, и слезы текут по его лицу, а потом Алексей открывает глаза и скрипуче произносит: «Стив?»

Наташа считает, что это далеко не худшее, что она сделала в жизни – взять несчастного, жена которого погибла из-за его предательства, сделать его героем и лучшим другом Капитана Америка.
Дело в том, что Наташа знает, как внушаем человеческий разум даже без инструментов Красной комнаты. Память переменчива, а люди охотно обманывают сами себя, и Стив так терпеливо помогает Баки вспоминать. Для Стива неважно, что иногда Баки ошибается, не помнит старых шуток, думает, что они оба были сиротами, хотя его родители дожили до шестидесятых. Стив так предан ему, что все это не имеет значения. Все, что важно, – это что Баки вернулся, Баки в его квартире, спит возле него, делит с ним одежду, завтракает и ужинает вместе с ним. Стив приходит на работу с улыбкой, и спешит домой, и следит за телепрограммами вместе со своим другом, и возит его по городу, и хранит новую фотографию Алексея в бумажнике. На миссиях Зимний Солдат – ангел-хранитель Капитана Америка, скрывающийся в тени, да и Стив больше не так безрассуден.
А иногда друг смотрит на лицо Стива, сияющее золотом в солнечном свете, – и кто сумел бы не ответить на эту чистую и вечную любовь?
Они запрограммировали его любить Стива, и его очень легко любить.

Этот медовый месяц Стива и Баки продолжается так долго, что Наташа почти забывает, что нужно быть настороже. В один прекрасный день она получает звонок: Алексей исчез из квартиры Стива и, похоже, пустился в бега. Но когда она находит его на дороге за городом, на нем кожаная куртка Стива. С короткой стрижкой он еще больше походит на Баки. На шее цепочка с армейским жетоном.
Она подходит к нему медленно, осторожно, держа на прицеле, но это не Зимний Солдат. В глазах его горе.
– В этот раз постарайся лучше, – говорит он.
Наташа склоняет голову набок.
Очень медленно он поднимает стальную руку и разжимает ладонь. В ней флэшка.
– Я хочу, чтобы это был последний раз, – говорит он. Его руки подрагивают. Подняв голову, он смотрит в небо на кружащиеся вертолеты. – Стив на миссии. Мы можем успеть до его возвращения.
Наташа вызывает вертолет, и они доставляют ее с Алексеем на базу Щ.И.Т.а, а потом к хеликарриеру, и Бартон отвозит их в Россию. Наташа сидит на заднем сиденье вместе с Алексеем. Тот держит голову в ладонях, иногда устало потирая лицо.
– Стив никогда не узнает, – говорит Наташа.
– Это его убьет, ты же понимаешь? – спрашивает Алексей. Он смотрит на руки – одна живая, одна стальная. – Если он узнает, это его убьет.
– Он никогда не узнает, – повторяет Наташа, и это не просто обещание, это клятва, которую она сдержит.
Они доставляют Алексея на базу, в настоящее время охраняемую Щ.И.Т.ом. Наташа использует информацию, которую он собрал на флэшку, чтобы написать новую программу, более совершенную. Со всеми маленькими шутками и секретами, которые Баки Барнс должен знать наизусть.
Алексей добровольно садится в кресло. Наташа запускает машину. После перепрограммирования он сонный, вялый, Наташа вкалывает ему транквилизатор и возвращает на хеликарриер.

Стив возвращается домой, и он вне себя из-за того, что Баки не сказал, как плохо себя чувствует, когда он отправлялся на миссию.
– Черт побери, Стив, это обычная простуда, – говорит Баки, отбирая у друга бумажные платки.
– Ладно, – говорит Стив, садясь на край кровати. Осторожно касается большой ладонью лица Баки. – Что тебе принести?
– У меня уже есть все, что нужно, - огрызается Баки, но на лице его нежность, и Стив наклоняется, чтобы его поцеловать.
Щ.И.Т. следит за их квартирой просто на всякий случай, хотя программа должна проработать не меньше десяти лет. Тем временем Наташа хранит флэшку в безопасном месте, а файлы, касающиеся Зимнего Солдата, всех четверых людей, кто носил это имя, стирает, будто их никогда не было. «Мы переписали историю, – думает Наташа, – сделали ее добрее. Кто скажет, что она не лучше старой?».

@темы: переводы, фанфики, ФБ-2014, ебаться и дружить

---

Название: У войны не женское лицо
Автор: Maranta
Пейринг: Америка/Россия, Франция/фем!Россия
Категория: слэш, гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Примечание: dirty talk, frottage. Таймлайн - конец девяностых.
Саммари: все знают, что Россия не в последнюю очередь – женщина.

Россия, оказывается, даже в постели шарфа не снимает. Америка десятилетия прождал, чтобы лично узнать, а убедившись, раздражён. Есть в этом что-то от странного извращения — когда между ласками любовник от тебя отвлекается, чтобы пальцами коснуться какой-то тряпки, ладонью, щекой погладиться. Это подарок Ивану сестры, Альфред помнит — ну так что же, тот в постели с ним о семье думает?
Да, у них с Россией вовсе не любовь, никогда не было, но всё ж таки это очень личное, между ними же всегда искры летели. Альфред думал, стоит им с Брагинским добраться до постели, и это как катастрофа будет, как крушение поезда или лавина — что-то, после чего обычные люди просто не выживают. Думал, Россия будет руки ему выкручивать, впиваться укусами, чтобы побольнее, чтобы следы долго приходилось прятать, поднимая воротник — или шарфом заматываясь на его манер.
Вышло совсем иначе — распуская свой Союз, Иван стал чудесно сговорчив и смирен, спрятал когти. Едва ли не сам предложил себя тогда ещё, в Рейкьявике, на переговорах о разоружении.
А оставшись один, впустил в дом безропотно, смотрел слепыми равнодушными глазами, как Альфред приценивается к мебели, подписал что дали. Альфред тогда сам на пробу поцеловал его, здесь же, над договорами, и Россия не сопротивлялся ни секунды. А когда опустился впервые на колени и губы разомкнул — господи, какие же — Альфред тогда за пару минут спустил, аж звёздочки с флага под веками танцевали, до того остро. Сбывшаяся фантазия, ей-богу — Россия на коленях — лучше любой порнухи. Позже добрались и до постели, и Брагинский был всё таким же податливо-безразличным, только когда Альфред стал на нём шарф разворачивать, как ленту на рождественском подарке, Иван будто очнулся. Поймал его руку, стиснул ощутимо, почти до боли, и коротко сказал: «Нет». Ну нет так нет, тоже всё-таки фетиш, Америка и не возражал тогда, долго не возражал, пока не заметил, что шарфу как-то больше внимания уделяется, чем ему самому.
И в общем-то глупо было ожидать энтузиазма от России — если уж себя продаёшь, откуда радости взяться, да еще при былой гордыне — но приплатить за это Альфред готов был, куда ведь интереснее, когда подмахивают. Россия согласился, долго не думая, он вообще на многое тогда соглашался, кроме каких-то мелочей нелепых. Вот вроде шарфа, с которым не только не расстаётся, но и трогать не разрешает, бережёт так, как себя не бережёт. А ведь жарко, наверное, да и к чему всё время о семье думать?
Может, Америка понял бы, если бы ему рассказали, что Россия никогда не был счастливее, чем в редкие тихие вечера, когда, вернувшись с обхода границ, устраивался подле сестрёнок, тёплых и сонных, и было так спокойно, почти как в то стародавнее время, когда все они были внутри мамы, и никто ещё не умер.
Может, Альфред и понял бы, но вряд ли — потому что Артур не родной ему, а Мэтта он никогда не считал за брата.
В некотором роде, у него не было никого ближе России — все эти годы, все эти взгляды через окошко амбразуры — но теперь и того нет. Россия больше не смотрит так на него, глаза его как у слепого.
Этим вечером Альфред нервничает: он не уверен, что получит, что хочет, что есть что получить. Как в забегаловке с полупустым меню.
— Мне Франция рассказывал, ты умеешь… ну, бываешь, — Альфред поводит перед собой руками, в воздухе вычерчивает силуэт навроде песочных часов — в последний момент передумал на себе показать.
— Рассказывал, значит? — безразлично переспрашивает Брагинский, только глаза у него становятся внимательные, цепкие, как давно не бывало. Ему такому врать не стоит, но Альфред почти и не соврал. Ну как рассказывал, скорее сам с собой говорил, очень уж пьян был тогда Бонфуа — в какой-то свой юбилей. Всё равно ему было, с кем трепаться — хоть с официантом, хоть с фикусом. Америка его по делу, вообще-то, нашёл, откуда ж знать было, что вместо дел придётся битый час выслушивать цветистый бред Франции про «богиню Гипербореи»: про груди, подобные лунам, округлость плеч и мозолистые ладони воина, не девы — руки, ласковее которых нет.
Альфред сперва решил, что это всё какая-то занудная поэма — любят эти старикашки вспоминать допотопных своих графоманов — и спросил только, что такое Гиперборея.
Франция, очнувшись от монолога, пояснил, что Гипербореи нет, на логичный вопрос: «А как тогда..?» пьяно хохотнул и ответил что-то в том роде, что Она-то, его дама, существует, но не всегда. И дальше последовал вовсе уж ностальгический бред, про конные прогулки, про то, как дивно шли к её глазам пармские фиалки — Бонфуа сам прикалывал букетики к её груди, — и про то, что после войны он видел её только раз, ты понимаешь, что такое один раз, мальчишка?!
Альфред собирался было уже втихую смыться, когда Франциск с детской обидой заявил, что всё же Брагинский жадина, ни себе ни людям, ну как можно прятать такую красоту?! — и тут-то Америка передумал уходить, и не отставал от «винной морды», пока тот не разъяснил сколько-то понятно, что да, ты знаешь, мальчик мой, Россия не в последнюю очередь женщина. Послушай Пруссию, он тебе с удовольствием наболтает про дурную бабу с востока. А потом дай ему в морду, ни хрена он не понимает в женщинах, солдафон. И братец его тоже. Да ты небось и не увидишь её никогда-никогда, так тебе и надо, сопляк.
Спустя несколько минут пьяного злорадства Франция вырубился окончательно. Америка, постояв над бездыханным телом, почему-то оплатил счёт, прежде чем уйти.
И вот эти-то дурные, путаные слова засели у него в голове — где-то между военным бюджетом за вторую декаду и курсом акций «Уолмарт». Не то чтобы ему девочек не хватало — как-никак, целый спецотдел за его нуждами следит, заскучать не дадут; но должно что-то быть особенное в этом фокусе России, раз уж старый развратник Франция так соловьём разливался. Франция-то.
Сейчас кажется — лучше бы смолчал.
— Рассказывал, значит? — повторяет Россия и медленным, вкрадчивым шагом приближается. Стягивает с шеи шарф, как гигантского вязаного удава. Не глядя, вешает на спинку кресла.
— Всё рассказывал? Как я вошёл в его столицу, и его люди стелились передо мной и моим хозяином? — Иван касается его груди раскрытой ладонью, и через ткань рубашки она прохладная. Легонько подталкивает назад, и Альфред пятится — от этой ладони и немигающих глаз, пока не натыкается на диван и не садится. Брагинский задумчиво ведёт по его шее пальцем, продолжает:
— И потом, на Венском конгрессе, когда мы танцевали — о, как мы танцевали — и он вёл женскую партию, и потом ушёл со мной — со мной, не с ними, потому что я единственный не желал его разорвать и опозорить…
Насмешливо поджав губы, Иван усаживается сверху, вжимая в кожаные диванные подушки, кладет руки Джонсу на плечи. Он пахнет снегом, он хоронит под собой — попробуй, вырвись. У Америки стоит отчаянно. Он скучал по этому, оказывается — по угрозе.
— И как в спальне я отодрал его, перегнув через ручку кресла — этого он тебе не рассказывал, нет? — Россия говорит негромко, касаясь губами уха, толчком прижимается ближе, и Америка сорвано стонет, скользя ладонями по его твёрдым как гранит бёдрам.
— В парадной форме, расстегнув мундир. Он прогибался, как сучка под кобелём. Ему нравилась моя победа, пусть врёт сколько хочет.
Отстранившись, Россия быстрым, змеиным броском лижет его в губы. Месит плечи, ёрзая, устраиваясь удобнее. Когда он начинает раскачиваться — взад-вперёд, как морской прилив, — Америка закусывает губу до крови. Бёдра сводит судорогой от невозможности толкнуться навстречу, он горит, а Россия не торопится помочь, движется неумолимо.
— И потом, — говорит Брагинский тихо, как секрет, — потом, в постели я позволил себе быть мягким, потому что война закончилась и мы снова были друзьями. Я разрешила ему целовать мои бёдра, уткнуться лицом в лоно, он поклонялся мне, как греки — своим каменным богиням, он был благодарен, что я позволила себя ублажать, — Брагинский, оскалившись, трётся сильнее, и Америка всхлипывает, пытается поймать губами эту ухмылку, но Россия не закончил, Россия продолжает:
— И когда он заслужил, то прижался к моей груди, как младенец, он был меньше меня и слабее, и из милости получил то, что не смог бы взять силой. Он сосал мои груди, словно умирал от жажды, скользил членом по моим липким от соков бёдрам, зная, что никогда не получит большего, потому что я добра, но я силён, и никто никогда не получит… — снежная тяжесть наваливается особенно сильно, и Америка кончает в штаны, сипло скуля, как от боли.
Когда в голове проясняется, Россия стоит рядом с диваном, заматывая горло шарфом. С лицом спокойным до безмятежности, будто не нашёптывал пять минут назад непристойностей, оседлав — будто он непорочен.
— Так покажешь? — хрипло спрашивает Америка, облизнув сухие губы.
Россия с недоумением поднимает брови. Говорит внятно, как отсталому ребёнку: — Я на войне.
— Холодная война закончилась, — спорит Америка. Напоминает, вдруг он уже забыл: — Я победил.
Брагинский приглаживает волосы невозмутимо, берёт с вешалки плащ и говорит с порога, прежде чем выйти:
— Милый мой, когда война закончится, ты заметишь.

@темы: фанфики, ФБ-2014, Хеталия, ебаться и дружить

---

И наконец мы приступаем к ФБ-2014.
В команду Хеталии я вступила специально чтобы дописать два фика.

Название: Все острова
Автор: Maranta
Пейринг: Россия/Китай
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Саммари: «Трава да камни... Милый Телемах, все острова похожи друг на друга». (с) И.Бродский.

Он всегда появляется первым, разжигает жаровенку, чай заваривает.
Сорок веков – долгий срок, и возраст почтенный, можно бы позволить себе опоздание, что там минуты-часы? Но хороший чай наспех не сделаешь – и неважно, что тот, другой, все равно не оценит. Ван Яо не оставляет надежду все-таки привить ему вкус. Лет четыреста уже не оставляет.
Островок смехотворно мал – особенно рядом с их-то землями – но иначе б ему и не остаться ничьим, быть бы еще одним объектом спора, а их и так немало, зачем же больше? Между ним и Россией пролегает река, да, но не река их разделяет, а острова на ней.
Смешно великим землям воевать из-за крох, но они не вольны в своих поступках, и не раз проливали здесь кровь – пусть даже много меньше, чем на других рубежах. Яо не помнит, как назывался тот остров, что Россия однажды взорвал, чтоб его не делить – глупый мальчишка, честный – он помнит только облегчение, когда одной преградой между ними стало меньше.
С севера тянет прохладой: Россия приближается, ступая по воде, бесстыдник. Он же вроде – ни в бога, ни в черта, зачем эти мистерии. Не стоило бы так делать тому, кто убил когда-то своих богов, дотянувшись из колыбели, кто последнего к себе приковал, как сторожевого пса, и служить заставил.
И улыбаться так невинно не стоило бы, право. Ван Яо помнит первый раз, когда увидел Брагинского – подростка еще, не империю. Юного варвара с яркими глазами, посмевшего предложить ему русское подданство, прекрасное нахальное дитя. Мальчик повзрослел с тех пор, конечно; но кое-что никогда не меняется.
- Не передумал? – это вместо приветствия, их личная шутка, никак не устареет. Яо морщит лоб, изображая тяжкое раздумье, и потом только, через пару секунд выдыхает:
- Нет.
Россия негромко смеется, обнажая в улыбке зубы; должно бы смотреться угрожающе, но вот только он страшнее, когда спокоен, и Китай улыбается в ответ уголками губ. Ему нравится такой Иван, летний – согревшийся и оттого добродушный, с выгоревшими на солнце волосами, в легкой рубашке. Будто вылущенный из шелухи. До жути похожий на мальчишку, посмевшего ухаживать за Поднебесной империей – если можно только назвать ухаживанием эту варварскую настойчивость. Россия по-другому не умеет до сих пор, хотя Китай не оставляет надежды все же привить ему манеры.
Россия опускается одним движением – как спикировавший на добычу сокол – садится на замшелое бревно напротив. Вынув из-за пазухи ситцевый сверток, разворачивает пирог, улыбаясь едва не застенчиво:
- Сестра испекла, с ягодами.
Яо к европейской кухне вообще-то не очень, но сладкое любит; к тому же, у Ивана хорошие сестры, зачем обижать. Он принимает гостинец с поклоном, расстилает платок на валуне аккуратно. Следя за ним полузакрытыми глазами, Россия вдруг протягивает руку, поводит сверху вниз:
- Сними.
Ну конечно. Сорок веков – долгий срок, а десятилетий недостаточно, чтобы привыкнуть к переменам, и он все время теперь забывает, что на нем надето. Ван Яо потягивается всем телом, как после долгого сна, и одежда расползается на нем, трескается как кокон, осыпается на землю красными лоскутами. И не жалко, право, это вот совсем простое, без причуд и украшений. Настоящее – вот оно, солнечный шелк, тяжелые от вышивки рукава всплескивают, опускаясь, ерзают по ним недовольные усатые драконы.
Россия улыбается, светло как ребенок, ему нравится красивое. А еще он любит по-честному, без масок разговаривать, только мало с кем удается. Вряд ли он ходит вот так к Америке, думает Яо, вряд ли, хоть у них тоже есть свои острова – там, на севере. Но Альфред наивен и вульгарен, как подросток, Россию он раздражает.
Сам Иван никогда наивен не был – даже когда ростом доставал Яо до виска, мальчишески тонкий, со звонким голосом, в веке семнадцатом. Тогда мир не знал еще страшных потрясений – но Россия уже знал; у него отняли детство, невинность и все ее иллюзии, потому он и не любит их в других – нечестно, нечестно.
Яо никогда его не жалел, обиженного миром мальчика: жалеют мертвых и слабых, а он не считает Россию слабым. Да тот и не хочет жалости; все, чего он хочет – дом от океана до океана, с запада на восток и с севера на юг, дом, где будет шумно и тепло. Яо знает это много веков, с тех пор, как столкнулся в Маньчжурии на счастье или на беду с незнакомым светловолосым варваром.
Китаю не хотелось сперва иметь дел с богоубийцей; долгие годы до того ветер с запада нес горький дым, тлен и пепел щекотал ему ноздри, господин Цин Лун недовольно хмурился. Северные боги смертны; глупый мальчик обменял их, настоящих, на единого, придуманного людьми – и они умерли, и оставили его одного, под мечом и кнутом Монгольской Империи.
- Я не виноват, - сказал однажды Россия, хмуря светлые брови, - так решила мама. Матери ведь могут решать, правда?
Правда, ответил Китай – старшие имеют право решать, даже когда совершают ошибки.
Сам он же решил тогда, что не стоит им слишком сближаться, но отогнать Брагинского было решительно невозможно, и пришлось устанавливать общие границы. Яо, впрочем, и после не велел своим людям селиться даже в Маньчжурии, не то что за Амуром.
О, он не боялся России, но недаром даже Орда не решилась селить мальчишку в своем доме – держала на расстоянии плети, достаточно близко, чтобы удержать, достаточно далеко, чтобы не вцепился в горло.
И просчиталась все равно, Иван выцарапал свое, добыл не только мечом, но и интригами, лестью, дипломатией, невесть где познанной, фиалковыми глазами, телом, одинаково готовым к битвам бранным и любовным, бесстыдно используя все, что есть у него. Даже бога – последнего бога своей земли, закованного в цепи, упрятанного его покойной матерью на черный день.
Господин Востока нашептывал Китаю о боге льда и смерти, псе на привязи у мальчишки; и в голосе дракона, рябью по водной глади, слышалось предостережение, ибо воду можно сковать льдом. Китай смотрел на обманчиво безмятежное лицо Царства Русского, его детски припухлые губы, и соглашался – да, можно.
Чай Китая был для мальчишки горек, язык – смешон, возраст не внушал почтения; он слизывал с пальцев начинку сладких айвово, всем приличиям назло, ловил бесстыжими глазами взгляд Яо. Китай хмурился и приглядывался – не мелькнет ли лисий хвост. Когда они прощались, мальчишка без спроса сжал пальцы Яо, и рука его была сухой и прохладной, как у статуи.
Он уже тогда был меньше человеком, и больше – землей, чем любой из их неблагого рода. Ближе к божеству, чем бессмертная империя ханьцев.
Яо едва заметно морщит брови, отгоняя мимолетную обиду, и подталкивает чашечку к Ивану. Сжав в ладонях свою, делает первый глоток, из-под ресниц следя за тем, как Россия, по-детски кривя губы, прихлебывает из чашки и быстрее заедает сладким. Как пять веков назад. Ребенок, какой же ребенок он иногда, как только смог сохранить это. Дети умирают на войне, а Россия весь перепахан.
- Утром позвоню насчет трубопровода, - говорит Брагинский. Лицо его безмятежно. – Люблю стройки десятилетия.
Внутри у Яо что-то наливается теплом. Эта сделка, этот союз – немногим менее брака, достойного брака, по хорошему расчету. Не хуже, чем по любви.
- Представляешь их лица? – усмехается Иван. – Знают, что мы с тобой можем все.
Яо кивает, пряча улыбку за чашкой. Это тоже подобно браку. Есть мы – и они.
Когда угли тускнеют, Россия помогает собрать посуду и увязать в узелок. Одежды Китая вновь алы. У ног плещет вода, но где-то их границы смыкаются по суше, прижимаются, словно сонные тела в общей постели. Он никогда б не поверил, скажи ему тогда – немолодому, но глупому – в кого вырастет его мальчик, бледный северный лис.
Что когда-нибудь островок в несколько шагов будет важнее сотен ли.
Но сорок веков – очень длинный срок, а для чаепития по-прежнему нужны двое, и Китай молча тянется, мазнув рукавом, золотой чешуей царапнув, обхватывает за шею и целует – не в лоб уже, в губы можно, мальчик вырос. Большой какой, вымахал до небес, ты ему – пушинка, со всеми твоими неподъемными годами, Ван Яо. Он и не такую ношу на себя взваливал. И его редко целовали – признайся, доволен же, старый ревнивец, что эти губы для улыбок больше, ну. Потому что неважно, сколько было у него партнеров, у твоего прекрасного мальчика, скольких он подмял под себя, взял силой. Важно, что ни к кому он больше не приходит вот так на свидания, а значит, все ваши острова не больше, чем брод от берега к берегу.

Россия идет прочь, и вода под его ногами схватывается льдом.
Этот остров он никогда не взорвет.

@темы: фанфики, ФБ-2014, Хеталия, ебаться и дружить

---

Иии последний деанон ФБ-2013. Офигенный фик по мифам.

Название: Игра обличий
Переводчик: Maranta
Оригинал: A Game of Shapes by Bagheera
Бета: Solli
Пейринг/Персонажи: Один/Локи, Тор, Бальдр, Хель
Категория: слэш
Жанр: драма, приключения
Рейтинг: R
Саммари: кто-то выкрал маленького Бальдра и оставил в колыбели подменыша. Тор и Локи отправляются на поиски, но вскоре к ним присоединяется одноглазая великанша.
Разрешение на перевод получено.

Один-Всеотец часто и подолгу странствовал по мирам в чужих обличьях, и никто не знал, где он, даже другие боги. Именно в одну из таких отлучек Фригг ранним утром вошла в детскую, склонилась над колыбелью, в которую вечером уложила спать Бальдра, и увидела вместо него подменыша.
Это был очень хороший подменыш, во всем походивший на Бальдра. Он улыбался той же солнечной улыбкой и так же радостно заагукал, увидев мать Бальдра. Но Фригг, видевшей дальше других, хватило одного взгляда, чтобы понять, что это не её сын.
Она вышла из покоев, созвала богов Асгарда и показала им подменыша.
– Это, - сказала она, - не Бальдр Светлый. Кто-то вошёл в мои покои среди ночи, украл моего сына и оставил вместо него это создание.
Она спросила, знает ли кто-нибудь из богов, кто сделал это. Никто из них не знал виновного, и они всё ещё обсуждали вопрос, когда во двор вошёл Локи, зевая и потягиваясь, и был очень удивлён видеть всех в сборе в такой ранний час. Один за другим все обернулись к нему.
- Локи, — спросили они, - что с сыном Фригг?
Локи, посмотрев, ответил: - Ух ты, Бальдр превратился в подменыша. В отца пошел!
Но они стали угрожать ему и пытались добиться правды, пока Локи не сказал:
- Да я тут ни при чем! Видите солому у меня в волосах - клянусь, в последние три недели я отлёживался в пустом стойле, пытаясь проспаться с жуткого похмелья.
Хотя, зная Локи, это звучало правдоподобно (насколько хоть что-то в Локи было правдоподобно), ему не поверили. Некоторые, вроде Тюра и Фрейра, хотели убить его на месте, но боги помудрее напомнили, что ничего подобного делать нельзя, пока Один не рассудит всё по закону. Однако они решили, что изгнать Локи из Асгарда имеют право, так что отволокли его к крепостной стене и сбросили вниз, куда обычно выплёскивали ночные горшки. Помятый и раздражённый, Локи и шагу прочь не сделал, остался на месте и поливал их бранью, пока не пересохло горло.
Спустя какое-то время Тор спросил:
- Может, надо было спросить его, где Бальдр, перед тем как вышвыривать? - но все сошлись на том, что Тор (хоть и великий боец и защитник Асгарда) малость туповат. Теперь, когда они изгнали Локи, нельзя притащить его обратно на допрос, потому что никто из них имеет права его впускать.
Фригг на всё это никак не реагировала, только хмурилась, глядя на далёкий горизонт.
- Должно быть, думает о муже, - решили остальные, и были правы, хотя мысли её были иного характера, чем они предполагали - но так всегда было с Фригг, мало говорившей и много думавшей.

***
Локи просидел на валуне под стенами три дня и три ночи, проклиная асов, оплакивая свою судьбу и уверяя пчёл и бабочек, что абсолютно ни в чем не виноват.
На рассвете четвёртого дня главные ворота Асгарда распахнулись, и вышел Тор, неся Мьёльнир и за уздечку ведя за собой запряжённых в колесницу козлов. Увидев, что Локи до сих пор вяло сидит на валуне и плетёт веночки из полевых цветов, Тор подошел к нему и спросил:
- Ты раскаиваешься в своем безрассудстве?
- О да, - ответил Локи. - Нужно было больше выхлебать медовухи, остался бы в стогу ещё на неделю, и ничего бы не случилось.
- Нет, - сказал Тор. - Я имел в виду, сожалеешь ли ты, что украл Бальдра.
- Знаю, - вздохнул Локи. - Но зачем мне красть Бальдра, Тор? У меня больше детей, чем у любого аса, кроме Одина. Если бы идиоты вроде Тюра не совали руки куда не следует, я б не знал, как всех прокормить.
- Но, - возразил Тор, в этот раз достаточно уверенный, чтобы спорить с Локи, - все твои дети чудовищны, а Бальдр прекрасен и светел.
Локи нахмурился:
– Разве Йормунганд не величайший из змей, а Фенрир - из волков? Разве не верно, что в своё время каждый из смертных возжелает Хель? И разве Слейпнир не лучший из всех жеребцов, достойный самого Одина? Я бы сказал, что мои дети совершенны такие, как есть.
Всё сказанное Локи было правдой, и одновременно, как часто было с его словами, неправдой. Но Тор не знал, как ему это сказать, и вместо этого спросил:
- Так ты утверждаешь, что невиновен?
- Слово даю, Тор, в жизни я много что воровал, но никогда не грабил колыбели. Хотя, если ты попросишь меня спереть Бальдра у того, кто его взял, это будет прекрасной идеей.
Тор почесал бороду.
– Но это же не будет воровством? Бальдр наш.
- Вот видишь, как тогда я мог его украсть?
В этих словах был смысл, по крайней мере, для Тора.
– Ладно, - сказал он, хлопнув Локи по плечу, - тогда мы оба отправляемся на поиски Бальдра!

***
В первую очередь они направились в Йотунхейм, потому что Тор сказал:
- Всегда виноваты великаны. Они любят у нас красть.
- Знаешь, - ответил Локи, - я всегда считал, что система обмена положит конец всем распрям между асами и великанами. Асы любят дев-великанш, великанам нравятся асиньи, и большинство знакомых мне женщин недовольны своими мужьями. Уверен, то же самое со светлыми и тёмными эльфами и троллихами. С цвергами, правда, это не сработает. Никто не захочет замуж за цверга, и все цверги, которых я знаю, женаты на своих сокровищах.
Тор затряс головой.
– Я не променяю Сиф на великаншу!
- Ой, да ладно. Мы можем отдать тебя вместо Сиф, - сказал Локи и рассмеялся. Он единственный не боялся гневных взглядов Тора, и каждый раз веселился, вспоминая, как Тору пришлось переодеваться Фрейей, чтобы выманить молот у любвеобильного великана Трюма.
- Ты же обещал больше никогда это не упоминать, - проворчал Тор.
Но даже перетряхнув весь Йотунхейм, они не нашли Бальдра.
Когда они покидали Йотунхейм, путь лежал через поле, усеянное камнями. На одном из валунов сидела великанша. Она была не очень большой, но такой же уродливой, как полярная ночь - длинной и очень мрачной, будто могла запретить им пройти.
Тор остановил колесницу.
– Может, она задаст нам загадку.
Великаны это любили, и хотя обычно Тор убивал их без лишних проволочек, было бы грубостью убить того, кто предложил тебе соревноваться.
- Ага, - согласился Локи, блеснув острыми зубами под бледным солнцем Йотунхейма. - У неё только один глаз. Знаешь, кто это, Тор?
- Мне не нужны загадки ещё и от тебя, - буркнул Тор. - Готов поклясться, в жизни не видел женщины мрачнее, сколько ни припомню. Даже твоя дочь Хель красивее её.
Локи, рассмеявшись, спрыгнул с колесницы.
– Хватит оскорблять мою родню, Тор! Эта женщина - моя сестра.
Он подошел к ней без страха, но когда приблизился, великанша проскрипела:
- Если желаешь пройти, ты должен ответить на загадку!
Вот какую загадку она задала Локи:
Этот жадный злодей – желанный гость в любом доме, но гостем спит в грязной яме. Он пожирает всё, но не пьет ни капли воды. Его боятся, но собираются вокруг него. Прикосновение его ранит, но облик его светел. Каждый может его получить, но хозяина у него нет. Он мать оружия и брат войны. Он уходит, когда дом, где он был, превращается в пепел.
- Легкотня, - прокричал Тор с колесницы. - Это огонь! Любой ребенок разгадает твои загадки, дочь бродяги!
Но Локи с поклоном сказал:
- Сестра, я польщен твоей загадкой. Позволь мне ответить тем же.
И он загадал ей это:
Кто король, бродящий в лохмотьях? У кого лживый язык поэта, желудок пьянчуги мозг бешеного пса, зрячий глаз дурака, слепой глаз провидца, шея убийцы, каменное сердце, кровь великана, честь шлюхи, проклятья ведьмы? Кто ежедневно гонит от себя мысли и память, и все же слывет среди людей мудрецом? У кого один сын слеп, другой нем, а третий - глупец? И кто потерял единственного сына, что был прекрасен?
- Вот это, - сказал Тор, присоединившийся к ним, когда увидел, что великанша вооружена только словами, - больше походит на перебранку, чем на загадку.
- Никогда их не различал, - отозвался Локи, с ухмылкой глядя на великаншу. - И то, и другое - изобретательный способ говорить правду.
- Брат, - сказала великанша, - что вы ищете?
- Я изгнан из Асгарда, пока не найду младшего брата Тора, - объяснил Локи. - Бальдра Светлого выкрали и оставили подменыша. Уж не знаешь ли ты чего об этом, о моя мудрая сестра?
- Я - нет, - ответила та, - но неподалёку есть колодец истины, там живет Норна, способная предсказывать будущее. Если ты хочешь спасти Бальдра, она скажет, где ты его найдёшь.
Локи кивнул и взял её под локоть.
– Почему бы тебе не показать нам дорогу, сестрица? Ты же знаешь, я наслаждаюсь твоей компанией, грустно будет расстаться.
Она окинула его тяжёлым взглядом, но не стала сопротивляться.

***
Войдя в дремучий лес, они вынуждены были оставить колесницу Тора. И Локи, и его сестра молчали, ступая меж тёмных елей, но её молчание было мрачно, а его - самодовольно, и он улыбался каждый раз, как чувствовал её взгляд. На закате, когда красный круг Соль висел меж ветвей тяжёлым, разбухшим шаром, напоминая женщину, вынашивающую дитя, они вышли к пруду. Воды в нем были кроваво-красными и бездонными в вечернем свете.
Тор передернул плечами, сильнее стискивая молот.
- Мы подождём сумерек, когда Соль и Мани сойдутся на небесном своде, - промолвила великанша, - этот час уже близок. И тогда тот, кто желает задать вопрос, должен будет принести жертву.
Локи скрестил на груди руки, мрачно глядя в красный водоём.
– По-моему, мы с таким же успехом можем использовать глаза и уши, чтобы отыскать Бальдра в настоящем, а не пытаться узнать его судьбу в будущем.
Тор кивнул.
– И ты предлагаешь нам дурное колдовство, сестра Локи. Норна, живущая здесь - тёмная, кровавая Норна.
Локи хлопнул его по плечу.
– Ты читаешь мои мысли, дружище! Пойдем-ка отсюда в более приятное место!
Но Тор ухватил его за шкирку.
– Я не это имел в виду. Нет битвы, от которой я сбежал бы, но такое колдовство - не мужское дело. Вот тебя это никогда не останавливало, ты подойдешь.
Локи бросил на него оскорблённый взгляд. Теперь уже его сестра самодовольно улыбнулась, показывая жуткие острые зубы.
Наконец на небосклон вышла луна, солнце померкло и Тор с великаншей подтащили Локи к воде, отражавшей красноватое светило.
– Глаз, - прошипела великанша ему на ухо, - она хочет получить глаз.
Локи вздрогнул и попытался вырваться из их хватки, умоляя их передумать. Особенно он упрашивал свою сестру, так любезно, как мог, но она не уступила. Тогда он сделался маленьким, очень маленьким, с ладошку размером, черным, безволосым и твердым, с восемью ногами и восемью глазами. Тор от неожиданности отдернул руку, но великанша подхватила паучка и улыбнулась ему, держа на ладони. - Вот теперь я могу пожертвовать глазом, - сказал Локи тоненьким, щелкающим голосом.
И он вырвал маленький черный глаз и бросил его в пруд.
Вода взбурлила, словно он швырнул валун, затем пруд будто вскипел, и от темной воды пошел пар. - Стань человеком, - приказала великанша. - Этот паук умрет зимой, а я хочу узнать твое будущее куда дальше.
Локи подчинился, хотя вид у него был нерадостный. В человеческом обличье его яркие глаза были на месте, но на левом виске, на месте вырванного паучьего глаза, алел свежий шрам.
- Задавайте теперь свои вопросы. Я сделал достаточно.
- Нет, - сказала его сестра. - Спрашивать должен ты.
И когда он понял, что она не отступит, а Тор прирос к месту в суеверном страхе, Локи в отчаянии попытался превратиться в воробья, чтобы улететь. Однако великанша успела вцепиться в огненную гриву его волос и с головой макнула в водоём, удерживая, пока он не начал захлебываться. Наконец Локи перестал сопротивляться, и, зарывшись пальцами в ил, выдохнул в воду вопрос:
- Каково мое будущее, дух, что обитает здесь?
Холодные пальцы Норны коснулись его лица, и она поведала ему секреты.
Наконец великанша ослабила хватку. Увидев, что брат безжизненной куклой остается в воде, вытащила его и, прижав к себе, заставила дышать.
– Расскажи мне, - жадно спросила она задыхающегося Локи. - Что сказала Норна?
Взгляд его налился ядом.
– Я не хотел знать, - хрипло прошептал он. - Я никогда не хотел этого знать.
Она тряхнула его.
– Говори!
Локи отвернул от неё влажное лицо.
– Иди к Хель.

***
После этого Локи отказался двигаться с места, и Тор, чувствуя себя непонятно почему виноватым, унёс его оттуда. Это было нетрудно, Локи, казалось, весил не больше ветки, не больше связки омелы. Его сестра следовала за ними подобно длинной, тёмной тени, стискивая посох.
На краю леса Тор развёл костёр и зарезал одного из своих козлов, аккуратно сложил кости в мешок, чтобы дикие звери не смогли их растащить, и поставил мясо жариться на огне. Локи и великанша сидели по разные стороны от огня, Локи - свернувшись в клубок и вжавшись лицом в колени, сестра его - с прямой, деревянной спиной, не спуская с брата голодного взгляда.
Когда мясо было готово как нужно - хрустящее снаружи и истекающее красным соком - Тор сел рядом с Локи, предложил ему лучший кусок и сказал:
- Мне тоже жаль, что мы не сумели спасти маленького Бальдра. Но бессмысленно морить себя голодом, пока не попадём в мрачные чертоги Хель, где голод - единственное блюдо. Ешь, Локи.
Подняв голову, Локи вытер ладонью лицо и мягко рассмеялся.
– Тор, пусть ты не связан со мной ни клятвой, ни кровью, пусть не соперник мне в остроумии, как и я тебе в доблести, но будь я проклят, если ты не мудрейший из нас теперь, когда я перекинулся словом с Норной, - и он принял мясо и жадно стал есть, почти забывая жевать.
- Никто никогда не называл меня мудрым, - возразил Тор. - Ты меня дразнишь.
- Когда перед тобой стоял великан, Тор, ты когда-нибудь задумывался о тех, кто может стоять за ним? Видя прекрасную деву, ты думал о том, что где-то может быть ещё прекраснее? Если тебе задавали загадку, ты подозревал, что ответов может быть два? И, зная ответ, пытался ли ты его изменить? Лежишь ли ты без сна, думая о завтрашнем дне ещё до конца сегодняшнего? И, хотя ты знаешь, что однажды все мы будем пировать в пустынном царстве моей дочери, разве портит это твой аппетит сейчас? Поверь мне, Тор, я в жизни стремился лишь к тому, чтобы быть таким же счастливым, как ты. И до сих пор у меня прекрасно получалось.
Тор сглотнул и посмотрел на него в удивлении.
– Ты выглядишь как Локи, ешь как Локи, но говоришь почти как мой отец.
- О, - ответил Локи. - Это нужно исправить! - некоторое время он собирал мысли, пытаясь найти историю повеселее. Тогда между языками пламени он увидел усталое мрачное лицо великанши и хищно улыбнулся.
- Тор, я когда-нибудь рассказывал, как твой отец получил мудрость?
Великанша нахмурилась. Улыбка Локи стала шире.
- Нет, - ответил Тор, - но все знают, что он сделал.
- О да, - сказал Локи, потянувшись как кот. - О да, все знают, как он повесился на Древе Жизни, притворяясь мертвецом девять дней, с копьём в боку, как добытый кабанчик, - для выразительности он жестикулировал палкой с насаженным мясом. - И ты знаешь, что на дереве он был не один. На ветвях гуляли четыре оленя, на верхушке гнездился орёл, под корнями прятался дракон, и день напролёт между драконом и орлом бегала белка, вверх-вниз, разнося слухи, клевету и распри. Эту белку зовут Рататоск, и она мой близкий друг. На девятый день я прибыл навестить Рататоск, и, к своему удивлению, нашёл висящего на дереве Одина Всеотца, закостеневшего, как копчёная баранина, и Рататоск, потирающую лапы от нетерпения всё рассказать. Так что я присоединился к ней на одной из верхних ветвей и она начала болтать о том и сем, о рунах, о мудрости, но главным образом о возмутительной чуши. И слушая её, я заметил, что чем больше Рататоск говорит, тем больше Всеотец дергается и стонет, будто слова вонзаются ему в мозг как раскаленные спицы. И я сказал Рататоск: — Знаешь, как можно интересно убить время? Состязание! Но не скучное, в мудрости, истинах и знании тайных имен. Давай устроим состязание вранья!
И мы рассказывали одну ложь за другой, каждую нелепее предыдущей, пытаясь превзойти друг дружку и смеясь. Под нами Всеотец стонал и вздрагивал, и наконец, когда я собирался рассказать Рататоск о волке, таком большом, что он проглотит луну вместо того, чтобы выть на неё, Один завопил и свалился. И вот так, - сияя, закончил Локи, - он и познал тайны колдовства.
Тор собирался сказать Локи, что хуже клеветы в жизни не слышал, но тут великанша, сидевшая с другой стороны огня, шевельнулась, расслабляясь, и её большой рот медленно растянулся в улыбке.
– Но ты не закончил историю, брат, - сказала она.
- Разве?
- Да. Когда Один лежал в траве, и ты спустился посмотреть, жив он или мёртв, он вдохнул полной грудью, и начал смеяться - сперва беззвучно, потому что гортань его была раздавлена - но он так затрясся от смеха, что само древо миров задрожало, и шелест его ветвей был смехом Одина. Он смеялся потому, что знал, что ты сделал, и знал, что все руны, что он видел, были ложью, бессмысленной ложью, и всё же они имели власть созидать, менять и сотрясать мир. И когда он открыл глаза и увидел тебя, сидящего в высокой траве, он сказал тебе: «Локи, будь мне братом».
Локи сощурился и не ответил ей. Тор почесал бороду, нахмурил брови и сказал:
- Кстати, мой отец никогда не говорил никому, как вы стали побратимами.
- О, моя сестра лжёт, - отозвался Локи. - Это совсем другая история.
- Которую ты мне расскажешь, и она будет такой же ложью.
- О, куда большей! - Локи встал, улыбаясь и разминая суставы, потому что эту историю нужно было рассказывать в движении, почти в танце. Он начал с широкого, плавного жеста, в насмешку над торжественными сказами седой древности.
– Давным-давно все асы искали жён. И поскольку среди них было мало женщин, вскоре они обратили внимание на дев Йотунхейма. Та, что сидит с нами, дурной пример, но многие из них, - он отбросил с лица волосы и взмахнул ресницами, - рождаются прекрасными. Боги вторгались в Йотунхейм почти каждый день, хватая и утаскивая лучших, и все, кто мог бороться против них, боролись, но это было бесполезно. Я был младшим у моих родителей, карлик, слишком слабый, чтобы сражаться, и слишком маленький, чтобы вынашивать, и они постоянно твердили, что я бесполезен.
«Ты мне не сын», - сказал мой отец на пике отвращения, и мать присоединилась к нему, добавив: «А мне не дочь - но я хотела бы, чтобы какой-нибудь бог тебя украл!» - так что я собрал единственное, что было только моим: сеть, которую сплёл из нити, и нож, который смастерил из обломков металла - и ушёл в лес. Я положил нож в траву и ждал, пока с неба не спустилась сорока, позарившись на серебристый блеск, а потом ещё одна, и ещё. И я начал их считать: одна на горе, две на веселье, три - к девочке, четыре - к мальчику, пять - к серебру, шесть - к золоту, семь - к нерасказанному секрету, восемь - к желанию, девять - к поцелую, десять, - Локи швырнул промасленную ветку в огонь, и она вспыхнула сотней искр, - к птице, которую нельзя упускать! Я поймал эту птичку сетью и перерезал ей горло, и от крови её белая грудка стала тёмной - так что с того дня её принимают за ворона.
- Я думал, такая маленькая птичка умрёт, если перерезать ей горлышко, - возразил Тор.
- О, мысль так просто не убить, даже если эта мысль - маленькая сорока, - усмехнулся Локи. - Вскоре прилетела её сестра по имени Память, и она уже была тёмной ото всего, что ей пришлось увидеть. Я сказал им: «Я съем вас на завтрак, если вы не скажете своему хозяину, что на этой тенистой поляне прекрасная дева ждет его, прекраснее всех в Йотунхейме». И они полетели домой, чтобы передать сообщение. Мне пришлось ждать три дня, пока на поляну не вышел старик. На нём была широкополая шляпа, скрывающая пол-лица, и он казался таким хилым, что вынужден был опираться на посох. «Дева, - сказал он хрипящим голосом, вот таким, - не бойся меня, я всего лишь старый странник. Ты здесь совсем одна?» - и когда я ответил, что да, я совсем один, он рассмеялся, стряхнул с себя возраст и слабость, и предстал передо мной как Один-Всеотец, правитель Асгарда, мрачный и жестокий на вид.
Локи нахмурился, так удачно изобразив Одина, что Тор не смог не рассмеяться.
«Ты прекрасна, - сказал он, - я возьму твою невинность, и ты станешь моей женой!» - но я вскочил и ответил: «Никогда!» - и, обратившись змеёй, скрылся в высокой траве. Он же превратился в длинноногого журавля и преследовал меня. Тогда я перекинулся в маленькую рыжую лисицу, чтобы свернуть его длинную белую шею, но, увидев меня, он хлопнул крыльями и рассмеялся: «Ты будешь моей женой», - и перекинулся в охотничьего пса, с ушами, красными как кровь. Я бросился наутёк, бросив через плечо: «Никогда!» - и превратился в охотницу с хлыстом в руке. Пёс было отпрыгнул и заскулил от страха, но мгновение спустя он стал королём в алой с золотом короне и сказал: «У всего на свете есть хозяин, и твоим стану я!» - «Никогда, - огрызнулся я, - раз ты не знаешь ничего и никого выше, чем король!» - и я стал хворью, ослабляя его тело, но он обратился лихорадкой, так что я стал сном и повторил ему: «Никогда, никогда».
Я уже уплывал прочь, когда он заступил мне дорогу и, заглянув в глаза, сказал: «Я - смерть, конец всего сущего, я - старость, я - страх, я - хлопоты, я - будущее, которого не избежать». И в тот же миг моя плоть застыла, а кости потяжелели, и я рухнул на землю, трезвый и печальный. Один быстро связал меня по рукам и ногам, и, перебросив через плечо, утащил домой, в Асгард.
Сделав несколько шагов, Локи сел и понизил голос.
– И был пир, но вскоре Один стал так нетерпелив в своей страсти, что вновь подхватил меня на руки и унёс в свои покои. «Теперь ты мне жена. Мы были соединены в присутствии всех богов, так что нет смысла сопротивляться мне далее», - сказал он, швырнув меня на постель и раздеваясь. Разум его был помрачён желанием, или он прислушался бы, когда я ответил: «Ты женился на мне, но в нашей игре пока не победил».
Локи откинулся на локти и улыбнулся так, что Фрейя в сравнении с ним показалась бы скромницей. Дыхание его участилось, пальцы играли с ширинкой. Он не был богом плодородия или богом слепой яростной жажды, но богом легкомысленных идей и блуждающих рук, и то, как он рассмеялся, встретив взгляды спутников - низким, горловым, бесстыдным смехом, заставило Тора вздрогнуть и отвернуться, чуть слышно бормоча ругательства.
- Он обнял меня, и я обнял его и, зная, что вот-вот случится, накрыл рот ладонью, чтобы не выдать себя смехом. Мой план был таков: я опозорю правителя Асгарда и преподам асам урок, чтобы они навеки отказались от дев Йотунхейма. И вот когда мы лежали вместе, нагие, разгорячённые и дрожащие от жажды, я превратился в мужчину. Но, лежа в его объятиях, обнажённый и безоружный, я вспомнил, что дальше не загадывал, и что теперь Один убьет меня, и я ничего не смогу сделать…
В этот момент великанша перебила его:
– Но разум Одина всегда в движении, даже в минуты страсти, и ему хватило мига, чтобы раскрыть, что ты сделал и почему. Никогда прежде он не встречал никого, кто был бы равным ему в остроумии. Тело его всё ещё пело от радости преследования через вереницу обличий, и он никогда не чувствовал себя сильнее, чем в это мгновенье.
- И он был менее придирчив к объектам страсти, чем я ожидал, - добавил Локи, усмехаясь. - И я решил, что главное - пусть он закончит то, что начал, прежде нанести смертельный удар. По-моему, я что-то такое ему и сказал. «Я уже опозорил твою постель, так что не хотелось бы умереть прежде, чем увижу, как ты обойдёшься с человеком, попавшим в неё».
- Но он не заколол тебя, не задушил, не разбил твой череп о стену, а рассмеялся и поцеловал тебя, мой прекрасный брат, и, превратившись в женщину, сказал: «Вот теперь я победил в игре».
Локи удивлённо распахнул глаза, а потом опустил их, улыбаясь сам себе. Обойдя вокруг костра, опустился на колени рядом с сестрой, глядя ей в лицо.
– И сделав это, он действительно победил, - мягко произнёс Локи.
- Потому что в тот момент я понял, что во всём мире есть лишь одно создание, способное разделить со мной игру обличий, и перехитрить меня, тот, кто не знает стыда, и поцелует меня тогда, когда должен был задушить. И я отбросил свой план, и с ним свою лояльность Йотунхейму, и сказал Одину: «Я буду твоей женой, мой лорд, или твоим мужем, или кем пожелаешь, я буду твоей служанкой, или вьючным животным, или твоим псом, если ты примешь меня - потому что я люблю тебя».
Локи вытряхнул из рукава маленький ржавый нож, на вид старый и неумело сделанный, и вложил в руки великанше. Она приняла его, и ладони её, кажется, стали меньше и не такими грубыми, и всё её тело стало уменьшаться тоже, так что когда она взяла его за запястье и повернула ладонью вверх, её руки были не больше, чем у него. - Но Один сказал: «Я не возьму тебя ни в жёны, ни в мужья, ни в служанки, ни во вьючные животные, и у меня уже есть пара диких волков в качестве собак. Но я приму тебя как своего брата».
Ржавое лезвие резало неохотно, но когда кровь собралась в ладони Локи, он спокойно взял нож и надрезал её руку тоже. И когда они сжали окровавленные руки между собой, великанша превратилась в человека, которого Тор прекрасно знал. - И так они стали теми, кем всегда будут, - продолжил Один. - Братьями.
- Разумеется, - закончил Локи, повернувшись к Тору, - эта история - ложь.
Тор раздраженно стиснул зубы, увидев, что отец ещё раз над ним подшутил:
- Вы, двое! Во снах пьяницы и то больше смысла!

***
Они спали вокруг костра, и на исходе ночи, когда луна медленно, как капля мёда, стекла к горизонту, Локи тихо поднялся и достал старый нож. С одним коротким замахом лезвие вошло в слепой глаз Одина и, проникнув глубоко в череп, мгновенно убило Всеотца. Медленно и осторожно Локи вытащил нож, стараясь не обжечь пальцы о лезвие, добела раскалённое в мозгу Одина. Тогда он скользнул к беззаботно храпевшему Тору, ловкими пальцами расшнуровал на нём одежду и оголил грудь. Посчитав ребра, воткнул нож между нужными, и тот прошёл сквозь кожу и мышцы легко, как сквозь масло, и пронзил могучее сердце Тора.
Локи сидел рядом с ним, пока тело его не стало прохладным на ощупь, а ночь не начала рассеиваться, и тогда затащил оба трупа в костёр. Пламя перекинулось на них, как на сухой хворост, потрескивая, шипя и весело танцуя, а Локи лёг рядом со своими мёртвыми спутниками, опустил голову на красные уголья и сонно проговорил:
- Отправляемся в Хель, быстрее, чем верхом на Слейпнире.

***
Когда Тор очнулся, то оказался в странном месте. Вокруг было много людей, больше, чем он видел за раз в любом зале, и все же бесконечно много стульев были свободными. Столы ломились от еды, чаши были полны напитков, а зал – света. Казалось, тот струится из каждого угла, где должны лежать тени, и отражается от лиц сидящих.
На скамейке рядом с ним приподнялся Локи.
- Где мы? - в удивлении спросил Тор. - Я думал, что заснул в тёмном лесу, но вот я сижу среди ярко освещенного зала - и что это за приятные звуки? Что за запах, от которого у меня текут слюнки? И кто все эти люди? По-моему, все они знатного рода! А на троне восседает женщина - как эта леди прекрасна! Ее темное лицо кажется мне светлее, чем у самой Фрейи! Мы случайно не наткнулись на пиршество эльфов?
- Это ароматное блюдо зовется Голод, песня, ласкающая твои уши - Отчаяние, свет, что слепит твои глаза - Мрак, знатные люди, пирующие здесь - покойники, а леди, правящая этим домом - моя дочь, - сказал Локи. - Сегодня мы гости Хель, поскольку умерли во сне.
- Но тогда почему мне так весело?
- Ты всегда был крепким, - ответил Локи, пожимая плечами, и повернулся к барду.
Тор поднялся на ноги и обнаружил, что бард, приковавший внимание зала, не кто иной, как его отец. Один сидел, согнувшись над лирой, почти касаясь бородой струн, и его пальцы почти не шевелились. - Никогда не слышал, чтобы отец пел, - мягко сказал Тор.
- Тогда слушай, - посоветовал Локи. - Это единственная песня, которую он исполнит.
Голос Одина был чистым и сильным, и каждое слово для неискушенных ушей Тора звучало не просто верно, а более чем верно. Будто это первый раз, когда слово прозвучало, и с этого момента все слова будут лишь бледным отражением этого совершенства. И все же он с трудом мог разобрать песню. Казалось, это было песня о потерях, страхе и смерти, песня о боли и отчаянии, песня о последней ночи, о бесконечной зиме, песня разрушения. Но прежде чем он мог разгадать смысл, слова начинали ускользать, меняться, уплывать, унося его далеко, далеко прочь...
Громкий щелчок пальцев привел его в себя, и он заметил Локи, нагнувшегося к нему и шепчущего на ухо:
- Помни, это просто слова. Всего лишь магия. Они ничего не значат.
Но все вокруг них, все в этом огромном зале заснули, опустив голову на стол или на плечо соседу, и даже леди Хель вздыхала в дрёме, улыбаясь во сне. Один почти беззвучно опустил лиру на пол.
- Следуй за нами так тихо, как сможешь, - сказал Локи.
Быть тихим бог грома умел не очень хорошо. Но он заметил, что даже когда роняет тарелки и натыкается на скамейки, дремлющие мертвецы не просыпаются. В конце зала Локи приоткрыл для него портьеру и наконец, с последним громким шагом, Тор покинул зал и оказался в женских покоях.
- А теперь, - сказал Тор, пытаясь шептать, - в чем дело? Я простой бог честных людей, и не буду участвовать в ваших проделках.
- Пока ты спал, мы с Локи договорились о пари. Он утверждает, что мы можем оставить Хель незамеченными.
- Как обычно, - вздохнул Локи, - ты начинаешь с конца. Для бога вдохновения, брат мой, в тебе маловато уважения к искусству рассказа. Дай мне поведать историю твоим сыновьям.
Он подошел к колыбельке, которую Тор раньше не замечал, и взял на руки спящее дитя. Мальчик с ног до головы был светлым, как снег, золото и полированное дерево, и проснувшись, он не заплакал, а издал сонный восхищенный звук, хватаясь за огненные волосы Локи.
- История начинается с тебя, маленький, - сказал Локи и, вынув язычок пламени из своих волос, пересадил его на носик Бальдру. - Твое рождение твой отец пропустил - будем надеяться, что он присутствовал при твоём зачатии. Что же он делал, пока весь Асгард праздновал? Он бродил по темным чащам, ища недостатки в совершенстве мира. И он нашел их на устах вёльвы, и это был жуткий рассказ, почти целиком состоявший из окончания. Всеотец узнал, что твоя смерть, маленький бог, будет первой из многих, так сказать, началом конца. Так что он долго и упорно размышлял, как предотвратить все эти окончания. Он думал так долго, что пропустил твою первую весну, твое первое лето, твою первую осень, весь твой первый год жизни. Наконец он понял, что единственное место, где смерть никогда не отыщет тебя, светлое дитя, это Хель. Так что он украл тебя из колыбельки, оставил вместо тебя подменыша, и, оседлав Слейпнира, поехал к Хель с тобой на руках. Но стоило ему передать тебя в её холодные серые руки, что-то изменилось. Моя дочь, любовница всех живущих, бесплодна и бездетна, как и все мое потомство. Но, увидев тебя, она познала радость, познала смех, познала это дикое, жадное чувство, что мы называем любовью. Вот поэтому, Тор, ты увидел её зал таким изменившимся.
- Неожиданный побочный эффект, - добавил Один, - но не неприятный.
- Но тогда, стоило ему узнать, что мы пустились на поиски Бальдра, и что есть шанс, пусть небольшой, что мы преуспеем, сомнение вновь впилось в сердце твоего отца. Он со своими тревогами - как одержимая собака с костью. Что, если он не отвел беду? Так что он пришел к нам, изменив облик, и отвел нас к Норне, чтобы узнать, изменилась ли моя судьба. Но это я расскажу только тебе.
И он прошептал что-то на ухо Бальдру, слишком тихо, чтобы остальные расслышали. Бальдр захихикал, хлопнув ладошкой по огоньку на носу, и Локи кивнул.
- А теперь, - ухмыльнулся он, - нам правда нужно убираться отсюда, пока не столкнулись с яростью Хель, когда она увидит, что мы собираемся украсть её радость.
- Но мы же мертвы, - возразил Тор. - Ты сам так говорил. Мы в Хельхейме!
- Говорил? - пожал плечами Локи. - Тогда тебе лучше это забыть. Я научу, - но, окинув Тора взглядом, он вздохнул:
- А впрочем, нет. Просто выпей это.
В бурдюке, протянутом ему Локи, казалось, было не больше чашки мёда, но, сколько Тор ни пил, сколько глотков ни делал, всегда оставалось больше. И был мёд крепким, обжигающим язык и разъедающим горло. Тор не чувствовал никакого опьянения, но конечности его и веки тяжелели, и наконец ему пришлось усесться, а затем и растянуться на полу, а мёд все тек. - Ох, - сказал Тор. - Это божественный напиток!
Разобравшись с ним, Локи пристроил Бальдра на одном локте и сделал шаг к Одину.
– Запомни, - проговорил он. - Чтобы летать, нужно забыть о падении, чтобы быть камнем - забыть о мягкости, чтобы быть рыбой - забудь, как дышать воздухом, чтобы быть мужчиной - забудь, что ты женщина, чтобы быть богом - забудь, что ты великан, чтобы говорить правду - забудь, что лжешь, а чтобы жить - забудь, что смертен.
- Я не могу, - с сожалением ответил Один. - Ты же знаешь, что я не могу.
- Тогда твой последний выбор, - сказал Локи, целуя его, - помнить всё и быть безумцем. Нам это всегда подходило.
И что бы ни происходило после этого, они никогда не вспомнят, потому что осталось лишь безумие, жаркий дурман и тёмное, влажное забвение.

***
На следующее утро четверо богов проснулись в Асгарде, и никто из них не помнил, что был мертв. Один проснулся с пересохшим ртом и дрожащими руками, и все его кости ныли от усталости, словно он всю ночь пролежал в припадке. Тор проснулся с мучительной головной болью и похмельем, и весь день стонал, пока Сиф ругала его за то, что связался с дурной компанией. Локи проснулся отдохнувшим и свежим, готовым к новым проделкам, думая, что будет забавно вложить в руки слепого Хёда визжащего поросенка и сказать, что это его младший брат. Маленький Бальдр проснулся так же, как всегда - с солнечной улыбкой, смеясь от радости.

@темы: переводы, фанфики, он взял коня за рога, ФБ-2013

---

А у кого сегодня День рожденья? У Маранты сегодня день рожденья.
И у марантиной матушки. Сегодня отмечаем ее 50летний юбилей, цивильно, а я с девочками собираюсь 30го. Почему не завтра? Потому что нельзя бухать два дня подряд.
Сюда можно и нужно поздравлять и желать всяких хороших вещей.
А первым (кроме матушки, понятно) меня поздравил сбербанк. Пожелал многаденег. Даже не знаю, трогательно это или цинично.

@темы: девичье

---

Иии слэш по мифам. Неловко. Но фик прекрасен.

Название: Говорят, что мир сгорит
Переводчик: Maranta
Бета: Solli, Старскрим
Оригинал: (some say the world will) End in Fire by GloriaMundi
Пейринг: Один/Локи
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Саммари: «Никогда не думай, что можешь обмануть меня». Двое странников в ночном лесу.
Запрос на перевод отправлен.

Солнце уже опускалось за холмы, когда в лес вошли двое странников. Первый из них был стар, высок и хмур, поступь его была тяжела, а молчание мрачно. Мертвые листья хрустели под его ногами, как кости.

Его спутник шел на шаг позади, тихий, будто ему велели замолчать после лишней шутки. В острых углах его губ пряталась улыбка. Волосы его светились в сумерках яркой рыжиной, а глаза были темны от тени ресниц. Ветер вздымал листья по его пути крошечными вихрями, дыхание превращалось в пар, встречаясь с вечерним воздухом.

У брода они наткнулись на дом, но от крыши его не тянулся в небо дым, и тишина свисала со стропил, как уснувшие знамена. Тот, что моложе, распахнул дверь, и другой вошел, склонив голову, но все же задев дверной косяк верхушкой широкополой шляпы. Внутри было по-нежилому темно и затхло, но у очага лежали дрова и растопка, а в углу – груда отсыревших шкур.

- Разведи огонь, - сказал старик.

- Слушаюсь, вашество.

Голос рыжего дразнил, и старик было угрожающе поднял ясеневый посох, но шутник уже опустился на колени у очага. Звук его дыхания походил на ветер, несущийся меж лесных сосен. На бледных поленьях заплясало яркое пламя.

Старик повесил шляпу на угол притолоки, зацепил посох за ножку стула и уселся у очага. Протянув к огню руки, узловатые и скрюченные, как корни, стал впитывать тепло. Под ногтями его темнела запекшаяся кровь.

Постепенно дом наполнился сладким яблоневым дымом. Снаружи, за стенами, лес был полон шума и жизни. Птицы кричали в наступающих сумерках. То ли медведь, то ли тролль в поисках добычи ломился сквозь ежевичные кусты. Стрекотали просыпающиеся сверчки. Где-то глубже в чащобе выл волк. Странники слушали, пока на его зов не ответили.

- Он нашел себе пару, - проговорил молодой человек, тоже севший у огня, - а мы должны лежать в одиночестве.

Глаза его были чернее сажи и не отражали света пламени. Когда он бросил косой, проверяющий взгляд на своего спутника, тот его встретил, но мало кто мог долго смотреть в глаза этого старика, и спустя пару секунд рыжий сам отвернулся к очагу. Он улыбался.

– В одиночестве, хоть и рядом. Вдвоем в одной постели.

Снаружи в унисон пели волки.

- Я слышу твои мысли, - сказал человек с посохом. – Ты хочешь обратить против меня свои хитрости и лживые уловки. Ты…

- Никакой лжи, - тихо отозвался тот, не отрывая глаз от пламени.

- Ты разбудил бы меня на восходе луны, в обличье девы, и заставил дать тебе то, что ни один мужчина получать не должен.

- Я возлег бы с тобой, в этом нет обмана, - он прямо встретил стальной взгляд старика, и на этот раз в его бездонных зрачках плясало пламя.

- Тогда ответь мне правдиво: ты и закончишь это так же, как начал? Закончишь как мужчина?

Рыжий не ответил ему, вместо этого опустившись на колени у очага. Пламя позолотило его кожу. Линии подбородка, скул и бровей были по-девичьи нежными, длинные ресницы опахалами прикрывали темные, манящие глаза. Он не носил бороды, как юноша, и губы его были слегка приоткрыты. Это был женский рот, коварной женщины…

- Да, вот так ты и выглядел, притворяясь подружкой невесты для Тора, - бросил старик. – И вот так бы отдавался, как охочая девка с горячей кровью в урожайную пору. Добрая проделка, что тут скажешь!

Рыжий дернул уголком губ в подобии улыбки и, рассмеявшись, обнажил острые белые зубы.

- Ты всех и всегда дурачил, - негромко сказал старик. – Великанов, богов, людей. Но не думай, кровный брат, никогда не думай, что можешь обдурить меня. Я знаю, чего ты хочешь от этой ночи. Я вижу тебя насквозь.

Другой заслонился ладонью от его взгляда, будто тот обжигал и слепил его.

- Я таков как есть, - спустя пару минут ответил он, глядя, как огонь в очаге колышется, подобно океанским волнам, и разбрызгивает легкие летучие искры.

- И останешься таким, как есть, - сказал старик, и слова его прозвучали как предупреждение.

- Ты предпочтешь возлечь с мужчиной, а не с женщиной?

- Я лучше лягу с мужчиной, неспособным зачать, чем с женщиной, которая породит на свет монстров. А теперь – иди сюда.

Ножки у табурета были коротки, так что угол оказался неудобен, а крыша дома была слишком низкой, чтобы удобно стоять, так что вскоре они устроились на сложенных в углу шкурах. Пальцы старика крепко вцепились в рыжие волосы, единственный глаз его впился в лицо спутника немигающим взглядом, не закрываясь даже тогда, когда морская соль излилась из него в этот жаркий, красный рот.

- Не припомню, чтобы дети появлялись на свет от этого, - кисло сказал другой, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Ну теперь-то ты…

Старик был крепок и силен. Возраст его выдавали лишь серые, как железо, волосы и линии, оставленные на его лице знанием, всеми правдами и неправдами добытым у мира. Руки его были безжалостны и к одежде, и к показавшейся из-под нее белой коже. – Встань на колени, - велел он, - как мужчина.

- Я и есть…

Но слова потонули в резком выдохе в тот же миг, как его взяли, пронзили, заманив в ловушку между членом и рукой.

- Ловлю на слове, - сказал старик, рука его нашарила чужое мужское естество, стиснула крепко, не вырвешься. Он рванулся в тесный жар, непохожий на женский, и когда чужие стоны начали складываться в слова, протянул руку и накрыл ладонью острозубый рот.

Огонь в очаге взметнулся взбешенным жеребцом, рыжий изогнулся как угорь, и старик отдернул обожженную и укушенную руку. Выругавшись, принялся сильнее вбиваться в ослепительное, трепещущее горнило, с каждым мигом приближающее его к новому приливу, яростному, как волны, разбивающиеся о фьорды.

Позже они вновь устроились у очага. На углях запекался безглазый кролик: вороны добрались до него раньше. Левая рука старика была испачкана в крови, правая – в липком семени.

- Всеотец…

- Не называй меня так.

- Ребенок от тебя и меня…

- Нет! – старик вырвал правую руку из чужих ладоней. – Твои дети будут моей погибелью.

- Мои дети, - отозвался Локи, - будут погибелью всех.

-end-

@темы: переводы, фанфики, он взял коня за рога, ФБ-2013

---

Иии слэш по мифам. Неловко. Но фик прекрасен.

Название: Говорят, что мир сгорит
Переводчик: Maranta
Бета: Solli, Старскрим
Оригинал: (some say the world will) End in Fire by GloriaMundi
Пейринг: Один/Локи
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: R
Саммари: «Никогда не думай, что можешь обмануть меня». Двое странников в ночном лесу.
Запрос на перевод отправлен.

Солнце уже опускалось за холмы, когда в лес вошли двое странников. Первый из них был стар, высок и хмур, поступь его была тяжела, а молчание мрачно. Мертвые листья хрустели под его ногами, как кости.

Его спутник шел на шаг позади, тихий, будто ему велели замолчать после лишней шутки. В острых углах его губ пряталась улыбка. Волосы его светились в сумерках яркой рыжиной, а глаза были темны от тени ресниц. Ветер вздымал листья по его пути крошечными вихрями, дыхание превращалось в пар, встречаясь с вечерним воздухом.

У брода они наткнулись на дом, но от крыши его не тянулся в небо дым, и тишина свисала со стропил, как уснувшие знамена. Тот, что моложе, распахнул дверь, и другой вошел, склонив голову, но все же задев дверной косяк верхушкой широкополой шляпы. Внутри было по-нежилому темно и затхло, но у очага лежали дрова и растопка, а в углу – груда отсыревших шкур.

- Разведи огонь, - сказал старик.

- Слушаюсь, вашество.

Голос рыжего дразнил, и старик было угрожающе поднял ясеневый посох, но шутник уже опустился на колени у очага. Звук его дыхания походил на ветер, несущийся меж лесных сосен. На бледных поленьях заплясало яркое пламя.

Старик повесил шляпу на угол притолоки, зацепил посох за ножку стула и уселся у очага. Протянув к огню руки, узловатые и скрюченные, как корни, стал впитывать тепло. Под ногтями его темнела запекшаяся кровь.

Постепенно дом наполнился сладким яблоневым дымом. Снаружи, за стенами, лес был полон шума и жизни. Птицы кричали в наступающих сумерках. То ли медведь, то ли тролль в поисках добычи ломился сквозь ежевичные кусты. Стрекотали просыпающиеся сверчки. Где-то глубже в чащобе выл волк. Странники слушали, пока на его зов не ответили.

- Он нашел себе пару, - проговорил молодой человек, тоже севший у огня, - а мы должны лежать в одиночестве.

Глаза его были чернее сажи и не отражали света пламени. Когда он бросил косой, проверяющий взгляд на своего спутника, тот его встретил, но мало кто мог долго смотреть в глаза этого старика, и спустя пару секунд рыжий сам отвернулся к очагу. Он улыбался.

– В одиночестве, хоть и рядом. Вдвоем в одной постели.

Снаружи в унисон пели волки.

- Я слышу твои мысли, - сказал человек с посохом. – Ты хочешь обратить против меня свои хитрости и лживые уловки. Ты…

- Никакой лжи, - тихо отозвался тот, не отрывая глаз от пламени.

- Ты разбудил бы меня на восходе луны, в обличье девы, и заставил дать тебе то, что ни один мужчина получать не должен.

- Я возлег бы с тобой, в этом нет обмана, - он прямо встретил стальной взгляд старика, и на этот раз в его бездонных зрачках плясало пламя.

- Тогда ответь мне правдиво: ты и закончишь это так же, как начал? Закончишь как мужчина?

Рыжий не ответил ему, вместо этого опустившись на колени у очага. Пламя позолотило его кожу. Линии подбородка, скул и бровей были по-девичьи нежными, длинные ресницы опахалами прикрывали темные, манящие глаза. Он не носил бороды, как юноша, и губы его были слегка приоткрыты. Это был женский рот, коварной женщины…

- Да, вот так ты и выглядел, притворяясь подружкой невесты для Тора, - бросил старик. – И вот так бы отдавался, как охочая девка с горячей кровью в урожайную пору. Добрая проделка, что тут скажешь!

Рыжий дернул уголком губ в подобии улыбки и, рассмеявшись, обнажил острые белые зубы.

- Ты всех и всегда дурачил, - негромко сказал старик. – Великанов, богов, людей. Но не думай, кровный брат, никогда не думай, что можешь обдурить меня. Я знаю, чего ты хочешь от этой ночи. Я вижу тебя насквозь.

Другой заслонился ладонью от его взгляда, будто тот обжигал и слепил его.

- Я таков как есть, - спустя пару минут ответил он, глядя, как огонь в очаге колышется, подобно океанским волнам, и разбрызгивает легкие летучие искры.

- И останешься таким, как есть, - сказал старик, и слова его прозвучали как предупреждение.

- Ты предпочтешь возлечь с мужчиной, а не с женщиной?

- Я лучше лягу с мужчиной, неспособным зачать, чем с женщиной, которая породит на свет монстров. А теперь – иди сюда.

Ножки у табурета были коротки, так что угол оказался неудобен, а крыша дома была слишком низкой, чтобы удобно стоять, так что вскоре они устроились на сложенных в углу шкурах. Пальцы старика крепко вцепились в рыжие волосы, единственный глаз его впился в лицо спутника немигающим взглядом, не закрываясь даже тогда, когда морская соль излилась из него в этот жаркий, красный рот.

- Не припомню, чтобы дети появлялись на свет от этого, - кисло сказал другой, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Ну теперь-то ты…

Старик был крепок и силен. Возраст его выдавали лишь серые, как железо, волосы и линии, оставленные на его лице знанием, всеми правдами и неправдами добытым у мира. Руки его были безжалостны и к одежде, и к показавшейся из-под нее белой коже. – Встань на колени, - велел он, - как мужчина.

- Я и есть…

Но слова потонули в резком выдохе в тот же миг, как его взяли, пронзили, заманив в ловушку между членом и рукой.

- Ловлю на слове, - сказал старик, рука его нашарила чужое мужское естество, стиснула крепко, не вырвешься. Он рванулся в тесный жар, непохожий на женский, и когда чужие стоны начали складываться в слова, протянул руку и накрыл ладонью острозубый рот.

Огонь в очаге взметнулся взбешенным жеребцом, рыжий изогнулся как угорь, и старик отдернул обожженную и укушенную руку. Выругавшись, принялся сильнее вбиваться в ослепительное, трепещущее горнило, с каждым мигом приближающее его к новому приливу, яростному, как волны, разбивающиеся о фьорды.

Позже они вновь устроились у очага. На углях запекался безглазый кролик: вороны добрались до него раньше. Левая рука старика была испачкана в крови, правая – в липком семени.

- Всеотец…

- Не называй меня так.

- Ребенок от тебя и меня…

- Нет! – старик вырвал правую руку из чужих ладоней. – Твои дети будут моей погибелью.

- Мои дети, - отозвался Локи, - будут погибелью всех.

-end-

---

А это жесть по мувиверсу.

Название: Брачная ночь
Переводчик: Maranta
Бета: Solli
Оригинал: Wedding Night by madwriter223
Размер: драббл (218 слов)
Пейринг: Локи, ОП
Категория: джен/слэш
Жанр: horror, стёб
Рейтинг: R
Саммари: в брачную ночь кровь может пролить не только невеста.
Предупреждения: крэк, попытка изнасилования (за кадром), вагина дентата, смерть персонажа (за кадром)
Запрос на перевод отправлен.

Локи отхлебнул вина и бросил укоризненный взгляд на своего нового мужа:
– Перестань шуметь.
Темный эльф продолжал кричать.
- Серьёзно, не вижу, в чем проблема.
Эльф сумел сосредоточиться и рявкнуть: – Я отправлю тебя на виселицу!
- За что? Я не нарушал договор. Вступил с тобой в брак, как тебе этого и хотелось. Обещал не использовать магию, чтобы сопротивляться в брачную ночь, и сдержал слово. Ты хотел сунуть в меня член, и я это позволил. В договоре ничего не было о том, что я не могу его откусить.
Эльф задыхался от боли.
– Откусить? Ты уку… У тебя…
- У меня там зубы, да. Довольно необычно, признаю, но у меня это с самого детства. Они не были наколдованы, так что договор я не нарушил.
- Ты... убил меня. Это... нарушение.
- Ах, но ты же ещё жив. Предполагаю, что скоро ты истечешь кровью, но я тут не при чем. Просто ты плохо контролируешь собственную систему кровообращения.
- Ах ты… шлюха!
- О, уверяю, я не шлюха. Никто и никогда не платил мне за секс, хотя в моей постели побывали многие. А те редкие дураки, что пытались меня принудить… Думаю, их судьба тебе ясна.
Тёмный эльф болезненно захрипел, безуспешно пытаясь давлением рук остановить кровь.
Локи сделал ещё глоток вина, смакуя на языке, и устроился поудобнее, наблюдая, как очередной муженёк приближается к смерти.

@темы: переводы, фанфики, мифы и легенды южного Бутово, ФБ-2013

---

Название: Невысказанная вечность
Переводчик: Maranta
Бета: Solli
Оригинал: Eternities Unsaid by snowlight
Пейринг/Персонажи: Локи, Тор
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Саммари: все знают, что у Тора Одинсона никогда не было брата. Все, кроме Тора.
Запрос на перевод отправлен.

[1]

- Где наш юный принц? – спрашивает ворон у ветра. – Где единственный сын Всеотца? Где дитя с сердцем ливня и грома?
- Он укрылся в саду матери, в гуще листвы и теней. Он все еще горюет о брате, которого никто не видел и не слышал, для которого Норны не сплели нити.
- Кто с ним? Я слышу шепот корней, и они дрожат от страха.
- Странник.
- Кто посмел войти в сад королевы? Кто он такой, чтоб суметь скрыться даже от всевидящих глаз Хеймдаля?
- Странник, не более и не менее того. Высокий и бледный, волосы его черны как уголь, глаза его как озерная вода. Он носит юный облик, но куда старше нашего принца. Он говорит, что его имя Икол, но признает, что это ложь. «Мое истинное имя проклято, мой принц, - говорит он. – Твое же имя я прекрасно знаю, но не смею произнести, чтобы не обжечь губы».
- Что страннику с проклятым именем нужно от нашего принца? Я слышу шепот хрупких трав, и они дрожат от страха.
- Ничего, лишь утешить его, - вздыхает ветер. – Так говорит странник. Когда-то у него тоже был брат, но они разлучены до скончания времен. Во всех девяти мирах не найдется моста, на котором они смогли бы встретиться.
- Он говорит безумные вещи.
- Он говорит о сожалении, но мальчик слишком юн, чтобы понять его. Он говорит о потере, о страдании, о знании, что там, где должно быть двое, остался один.
- Безумие! Безумие! Зачем единственному наследнику Одина познавать такое невообразимое горе?
- Наша королева знает все. Она видит грядущее, хоть никому его не открывает. Она никогда не спорит с сыном, даже когда все королевство смеется над ним из-за этой причуды. «Я верю тебе, дитя мое, моя радость, песня моей души», - говорит она. Но на ее августейшем сердце лежит тяжесть, и даже золотые яблоки не в силах вернуть сияние, некогда венчавшее ее чело.
- Что знает королева, знает лишь она одна. Что за ложь этот странник говорит нашему принцу? Я слышу шепот зеленых листьев, и они дрожат от страха.
- Будешь ли ты все еще тосковать по брату, если он предаст тебя и украдет твою корону? - спрашивает странник. – Ты по-прежнему любил бы его, если он пронзил твою грудь копьем, или отравил твой окровавленный рот, целуя?
- Мой брат никогда так не поступит, - отвечает принц. – Он ужасно умный и забавный, и иногда попадает в неприятности, а я не могу это объяснить тем, кто не понимает. Но когда он мне улыбается, я знаю, что он любит меня больше всех и всегда будет рядом. Он так сказал. Я знаю, что это правда, потому что чувствую к нему то же.
- Тогда мое сердце спокойно. Прощай, мой милый принц, - нагнувшись, странник целует принца в лоб, касается пряди золотых волос, будто освежая воспоминания. – Пусть ты никогда не вкусишь горечь предательства. Пусть никогда не познаешь мои грехи.
- И после этого он исчез.
- Куда?
- Откуда прибыл. Эхо времени и пространства.

[2]

- Где наш король? – спрашивает ворон у ветра. – Где истинный правитель Асгарда? Где тот, чье сердце – ливень и гром?
- Он удалился в серебряные палаты Валаскьяльв. Он восседает на Хлидскьяльве, троне, принадлежавшем его отцу и матери. Он высматривает во всех девяти мирах своего нерожденного брата.
- Он ищет?
- Он все еще ищет.

*

Конец

@темы: переводы, фанфики, мифы и легенды южного Бутово, ФБ-2013

---

Едем дальше. Перевод на ФБ-2013, принесший команде порядочно голосов. На стыке мувиверса и мифов.

Название: Есть и лучшие братья
Переводчик: Maranta
Бета: Solli
Оригинал: I know there's better brothers by toitsu
Персонажи: Один, Локи, Тор
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Саммари: Марвел ошиблись, Локи не помнит предыдущих инкарнаций. Но Один - помнит.
Разрешение на перевод получено.

Я знаю, есть братья и лучше (но ты у меня один)

В твоих снах он сплетен из плавных движений, тумана и меда, стекающего по твоему горлу, его волосы – чернильные струи, расплесканные по подушке, или факел, сжигающий небо; он птица, рыба, лиса, кобыла; в его руках дремлют тайны мироздания – если верить его глазам, конечно.
В этих снах он снова твой спутник, твой брат, советчик и создатель проблем.
«Сон Одина» всегда заканчивается слишком быстро и, просыпаясь, ты думаешь – где он, где.

*

Ты говоришь Фригг, что пожалел его – крошечного, брошенного в одиночестве в холодном темном храме. Ты говоришь ей, что ребенок плакал. Теперь он спит в надежной колыбели твоих рук, спеленатый, накормленный и светлый лицом, как асы. Она напоминает, что у тебя уже есть сын. Ты отвечаешь, что у тебя хватит любви еще для одного.
(И это правда, но не вся. Ты забрал ребенка не потому, что так уж милосерден – если на то пошло, милосердием также было бы убить его, и этим спасти от медленной смерти от голода, мороза или диких зверей. На что тебе карликовый ледяной великан? А ты вынужден думать об этом – о пользе, выгоде и важности; царь не может быть сентиментален.
Но это не просто ребенок – как только ты увидел его, ты знал, ты – знал.)
Его зовут Локи, говоришь ты жене, и целуешь малыша в висок. Ты так долго ждал.

*

Ты наблюдаешь, как растут твои сыновья. В этом не должно быть ничего особенного – у тебя было больше детей, чем ты в силах вспомнить.
Но Локи никогда прежде не был тебе сыном.
(Какой-то иной Локи шептал тебе на ухо: "Кто из мужчин может быть уверен, что он отец своих детей?", и какой-то иной ты смеялся, держа другого младенца в своих руках).
Ты с восхищением видишь этот огонек в зеленых глазах, который остается неизменным, сколько бы витков ни отмотала спираль времени; сияние разума, настолько острого, что даже сам Локи порой ранится о него.

*

Не то чтобы ты соскучился по раздорам и злой вьюге Фимбульветр. Ты с удовольствием бы избежал съедения гигантским волком. Это перестало быть интересным после четвертого раза, а приятным никогда и не было. Честно говоря, когда Рагнарок приходит и захлестывает тебя, ты даже особо не трепыхаешься – просто хочется, чтобы все поскорее закончилось.
Но ты помнишь, как страшно было в первый раз; и помнишь Локи, сцепившегося в схватке с Хеймдалем – твоего побратима Локи, умницу Локи, трикстера, убийцу, предателя. Ты помнишь, как очнулся после – новым, чистым, возрожденным.

*

В твоих снах он – не твой неловкий сын, не находящий себе места, незамеченный и неоцененный.
В твоих снах он такой, каким был всегда – яркий, гордый, сила природы, несдержанная и непокорная; тот, кто делает что хочет, тот, кто смеет творить ужасные, чудесные вещи.
В твоих снах он смеется, дикий и свободный – его ловят и сковывают, снова и снова, но никогда, никогда не могут подчинить.
Возвращаясь из своих походов, приключений, неважно, – они говорят о доблести Тора, силе Тора – о том, скольких он убил. Они говорят о мастерстве леди Сиф, о верных спутниках Тора, и Локи стоит в отдалении, тихий, его глаза темны (трус слабак баба), и ты – ты понимаешь, что сердишься.

*

Ты называешь Тора «мой сын», но не можешь заставить себя называть так Локи. Ты знаешь, что это ранит его, но он не сын для тебя, никогда не будет – он равный тебе, другая половина тебя, твой брат, твой…
Ты называешь его Локи – драгоценное имя ложится на язык сладким вином, пеплом – все то, что тебе хотелось бы сказать, ты пытаешься передать двумя короткими слогами, четырьмя буквами, и не можешь.
Это не твой Локи – это юное, израненное существо, неуверенное в себе, робкое, не прижившееся – этот Локи следует за Тором как тень, и это больно, так больно видеть, когда ты помнишь пламя, которым он был.
Ты называешь Тора «мой сын» и с нетерпением ждешь Сумерек.

*

Началось, думаешь ты, когда твой сын и Локи висят на краю разрушенного моста, это – начало, и хотя слова рвут тебя на части, ты заставляешь себя сказать: «Нет, Локи». И хотя его падение крошит тебя в пыль – надежда пускает корни и растет, растет: началось, в этот раз все начинается так.

*

Брат из тебя все равно всегда был лучше, чем отец, и в следующий раз ты все сделаешь как надо. Ты вернешь его, и вы будете смеяться вместе, и странствовать вместе, и вместе плести интриги, и будете вместе, как это должно быть во веки веков.

@темы: переводы, фанфики, мифы и легенды южного Бутово, он взял коня за рога, ФБ-2013

---

08.04.2015 в 08:20

Пишет  Nadia Yar:

Защита животных - две петиции
Вот эта петиция призывает запретить вывоз множества кошек и собак с территории Российской Федерации в Китай и прочую Азию, где животных садистски убивают и съедают.

А эта петиция призывает запретить замуровывать кошек в подвалах домов и узаконить открытый подвальный продух, в котором живет кошка.

Сделайте доброе дело, кликните и подпишите. Там никаких обязательств, просто ваше мнение. Вдруг спасёте чью-то пушистую жизнь, и вам это зачтётся.

Репостните эту запись, если не трудно. Она небольшая и не испортит вам дневник, честное слово.

---

04.04.2015 в 18:21

Пишет  Фобс:

Москва
Ребят, заберите у моих друзей китечку, я ее знаю, она просто прекрасная
и я бы сам ее взял,если бы мог ;___________; Я очень не хочу чтобы ее усыпили 8'CCC

04.04.2015 в 14:25Пишет  король Трандуил:

Москва
Народ, нужна ваша помощь.
Кто-нибудь может забрать кошку? На совсем или на время. Кошка потрясающая, умная и красивая. Черная зеленоглазая ориенталка. Добрейшая, никогда не царапается и не кусается, обожает ласку и сидеть на ручках. Так сложилось, что к себе на съемную квартиру я ее забрать не могу, а мама, у которой она живет, уезжает. Кошка остается с моим братом, который ее ненавидит, и я боюсь, что он ее просто выкинет на улицу, или свернет ей шею Т_Т
Киса наш боевой товарищ, прошла с нами через огонь. воду и ночные фотосеты, была Чорным Назгулом и ФэмТивильдо х))
Прошу вашей помощи, возможно, если вы ее взять не можете, то может кто-то из ваших знакомых? Мама предлагает ее вообще усыпить, от чего у меня просто волосы дыбом. Помогите кошке((

---

01.04.2015 в 01:41

Пишет  Вук Задунайский:

31.03.2015 в 12:55

Пишет  fire-dragon:

Про кровавого Сталина
Блин взять любой либеральный источник и действовать ровно как там пишут.
Еще веселей взять любую украинскую газету и ровно все статьи осуществить, как виш лист.

31.03.2015 в 11:23

Пишет  skuratov-belsky:

Так победим

@темы: мир вокруг нас, неполиткорректное, трава чертополох

---

С баша:
Самый правильный дресс-код в Яндексе, если вы не знали. Формулируется так: "На работу надо приходить одетым".
Товарищ асур, правда?

---

20.03.2015 в 02:38

Пишет  Вук Задунайский:

Нииичего не понимаю! (с)

19.03.2015 в 12:35

Пишет  skuratov-belsky:

Может, я чего-то не понимаю?
Антироссийские санкции не будут ослаблены до выполнения Москвой минских соглашений. Об этом говорится в сообщении пресс-службы Белого дома по итогам телефонного разговора между президентом США Бараком Обамой и канцлером ФРГ Ангелой Меркель.
«Лидеры двух стран сошлись во мнении о необходимости полной и оперативной реализации минских соглашений в целях достижения прочного и мирного разрешения конфликта. Они подтвердили свою договоренность о том, что санкции, наложенные на Россию, не будут ослаблены, пока она не выполнит все свои обязательства по минским договоренностям», — говорится в сообщении.

Напомните, какие именно обязательства России прописаны в минских договорённостях? Там вообще Россия упоминается?
Совсем упоролись уже.

@темы: все грани маразма, мир вокруг нас, слоника замучили кляты москали

---

Это прекрасно, ящитаю. Красные говнодавы со звездой. Хоть сейчас косплеить Красную Угрозу. Стопудово у Брагинского такие есть.

@темы: девичье, Хеталия, трава чертополох

---

Ребзя, Нимой умер.

---

Красиво же.

08.02.2015 в 16:35

Пишет  драма лама:

статуи

больше

@темы: картинге

---

Всем нам знаком этот неловкий момент, когда все песни становятся об отпшечке. Некоторые из нас переживают дальнейшее погружение на дно, где в этот шипперский альбом добавляются песни советской эстрады. Серьезно. У меня сегодня сассоциировались с бэггиншилдом две песни - "Мы эхо" и "Всегда быть рядом не могут люди". Я долго грызла локоть, омывая слезами, но смирилась.
Но сейчас.
Снизу постучали.
My sweet prince.

Нет таких лиц. Нет таких ладоней. Меня тоже нет.
КАЖДОЕ СУКА СЛОВО
Me and the dragon и про огонь.
Me and my valuable friend Can fix all the pain away - "золото стоит всех смертей".
И ваще.
My sweet prince, you are the one
ВОТ ПОТОМУ БИЛЬБО И НЕ ЖЕНИЛСЯ (с) фанаты после первого фильма
Сучечки были неумолимо правы.

Download Placebo My Sweet Prince for free from pleer.com

...за время написания этого поста я зарылась глубже в ил. Такое ощущение, что дно идет вниз как небоскреб. Как думаете, что добавилось к плейлисту? Долбанный готик-рок. Emilie Autumn.
Не, я ее люблю. И в Хеталию, скажем, ее песни прекрасно вписываются.
Но блять.

Download Emilie Autumn Opheliac for free from pleer.com
You know how hard it can be
To keep believing in me
When everything and everyone
Becomes my enemy and when
There's nothing more you can do
I'm gonna blame it on you
It's not the way I want to be
I only hope that in the end you will see
It's the Opheliac in me
Вы только что прослушали краткое содержание третьего фильма.

@темы: девичье, трава чертополох, ебаться и дружить