Математики придумали собственную шуточную единицу для измерения женской красоты — милиелен. Своё название единица красоты получила в честь Елены Троянской, прекраснейшей из женщин, из-за которой разгорелась одноимённая война. Определяется же единица очень просто.
Милиелен - количество красоты, достаточное для того, чтобы отправить за красавицей одно судно. Если верить Гомеру, ради Елены Троянской ахейцы спустили на воду аж 1186 судов с целой армией вооружённых до зубов воинов.

Ну, будем справедливы, дело было все ж таки не в красоте Елены, а в том, что ее увели у законного мужа, плюс исторически на тот момент были живы остатки матриархата, дававшие Парису через украденную царицу права на престол Микен. Но тем не менее звучит забавно.

@темы: приколы, к слову, мир вокруг нас

---

Новость дня - смещение с поста Сердюкова и замена его Шойгу.
Кое-кто, как уважаемый Даумантас, офигевает, я же встретила эту новость как ожидаемую и логичную.
Дело вот в чем.
Удивлялась я, когда Шойгу убрали с его прирожденного поста - у нас смещение обычно происходит в качестве наказания за несоответствие или нелояльность, а Сергей Кужугетович выше всяких похвал, его урожденное ведомство - практически единственное, к которому народ имел доверие и не имел претензий.
Да и, скажем честно - МЧС работа ответственная, тяжелая, стрессовая и грязная. Это вам не менять роды кофе.
Сергей Кужугетович был на своем месте эффективен, и потому перемещение его на такую несерьезную должность, как губернатор МО, выглядело подозрительно. Что ему, простите, там делать? Не его масштаб.
А тут все встало на свои места - для того переводили Шойгу из родного ведомства, что перевод из главы одного министерства в главу другого больно резок. У нас приняты постепенные перемещения кабинета, такая перетасовка, чтобы карта пришла кому следует. Взять хоть ельцинские перестановки - иностранцы тогда тупо затрахались строить гипотезы, кому же Ельцин в итоге оставит кресло.
И вот назначение Шойгу в министерство обороны вполне естественно, логично и говорит нам о том, дорогие соотечественники, что все серьезно - и что Царь это понимает.
Оборонка нам сейчас нужна как никогда после сороковых. Война уже назревает, уже в общем-то идет, только не для нас - 39 год. Оборонка сейчас важнее всего для страны, и то, что на нее назначен человек ответственный и надежный, говорит о том, что наш Главнокомандующий отнесся к проблеме серьезно. Дай бог, не поздно. Несколько лет мы уже потеряли.

@темы: ссылки, соображалки, мир вокруг нас

---

Как-то я непозволительно пропала, но жизнь уж очень бурная. Кроме собственно дел здоровье последний месяц интересно пляшет.
Сначала перенесла какой-то вирус, от которого неделю валялась и две недели лечила кашель. Потом начались крайне интересные и сука неприятные симптомы - заболел пупок, из него пошла кровушка, тошнота круглые сутки.
Мой невролог (кандидат наук) по телефону предположила разрыв мелкой кисты и направила к гинекологу. Мой гинеколог (опять же к.м.н.) отправила к опытному специалисту на узи. Там, натурально, нашли эндометриоз в малой форме, но гинекологу этого показалось мало, и она велела пройти гастроэнтеролога. Я не хочу. Наверняка заставят глотать зонд, а пока удавалось от него увильнуть.

Среди всего этого я еще и к стоматологу ходила через день. Мой врач вернулась из отпуска и решила по-быстрому наверстать.
Кстати. Вот много чего говорят про бесплатную медицину, могу авторитетно возразить - это как тебе повезет. У подружки по месту жительства был ужасный врач, тупо заливала дыры цементом, зубы разрушались. Моя же врач делала все по науке, аккуратненько, и каналы, и когда надо - прижечь, и рентгенов у меня целый фотоальбом. Очень я ей благодарна - особенно если учесть, что рот маленький, работать ей было со мной непросто.

@темы: девичье

---

Баллада о Неизвестном Солдате

Часть первая. Первая мировая война, Франция, славный город Бург. К полковнику Джорджу Паттону прибегает крайне взволнованный мэр. Мол, что же вы не сказали, что у вас солдат погиб?! Полковник осторожно пытается выяснить, кто у него погиб и почему он, полковник, не в курсе. Потом долго убеждает мэра, что все живы. Потом сдаётся и соглашается пойти взглянуть на могилу.
Да, сделано всё по уставу. Свежая земля, шест, на шесте - крестовиной - табличка. На табличке всего два слова.
Полковник собирается что-то сказать, потом раздумывает и просто стоит молча.

Часть вторая. 1944 год. После высадки в Нормандии генерал Паттон снова в славном городе Бурге. Решает посетить то же место. Место ухожено, вокруг травка - видно, что горожане своего героя любят и берегут - несмотря на войну и оккупацию. И шест, и табличка сверкают свежей краской. И надпись на табличке заботливо подновлена. Всего два слова:
"Брошенный сортир".

@темы: к слову, мир вокруг нас, трава чертополох

---

Как есть я ленивый забывчивый еж, только теперь выкладываю давно обещанный фик, первую часть цикла под условным названием "Сказка о нежности". Россия/Литва, политика, мозгоебство, война 1812 г, Ванедрочильня и прекрасная крутая Беларусь.

Название: «Мягче снов твои снега».
Автор: Maranta.
Бета: Aerdin.
Пейринг: Россия/Литва.
Рейтинг: PG-13.
Жанр: драма.
Дисклеймер: все уже украдено до нас.

Научите меня понимать красоту,
Отучите меня от тоски и от лени,
Проявите ко мне в сотый раз доброту.
Я – ваш раб, но не ставьте меня на колени.

А.Розенбаум

Самое болезненное в поражении, думает Литва, даже не тот миг, когда осознаёшь, что проиграл, что другой оказался сильнее тебя. Не плен. Не разлука с прежней жизнью.
Самое болезненное – осознавать, что в этой, новой, тебе уготована роль вещи, своё отслужившей и запрятанной в сундук. Ненужной.

Первое время после раздела Россия держит его при себе день и ночь – как любимую собаку, долгожданный трофей. Едва ли не ближе, чем сестёр. Ничего от него не требует и не поручает, но Торису скучно ходить за Брагинским хвостом, и он начинает работать. Стряхивает пыль с Иванова сюртука, застилает постель, пока тот разминается на сквозняке у распахнутого настежь окна, приносит чай, когда хозяин забывается за работой – лакейская служба, но привычная еще по прежнему дому.
С Польшей было маятнее, подай-принеси, Россия же принимает его хлопоты безразлично, а со временем прекращает обращать на Литву всякое внимание. Торису бы вздохнуть с облегчением, но бродить невидимкой по огромному Иванову дому страшновато – будто ты призрак, умер и не заметил.
Поговорить ему не с кем: сестры России с Литвой говорить не желали и до раздела – теперь же Украина делает вид, что они прежде не были знакомы, а Беларусь сверлит в нем дыру сердитым взглядом всякий раз, как застаёт у брата.
На это странно и страшно смотреть – как она ходит за Россией. Как у неё светятся глаза при виде брата, оживляя бледное лицо; как она прихорашивается ради Ивана – по французской моде, тот это любит. Как она часами может сидеть в углу кабинета, тише мышки, и смотреть на Брагинского, будто на свете нет ничего прекраснее.
Сперва Иван часто ласкает сестер, обедает и полдничает вместе – но на изломе века умирает императрица, и он становится слишком занят для семьи, часто уезжает из дома, и начинает знаться со всякими.
Однажды осенью в дом вваливается Пруссия, и Торис сидит у себя взаперти, чтобы не заметили – не дай бог припомнят былые обиды. Однако Байлшмидт, пошептавшись с Иваном, благополучно уходит, а наутро тот собирает всех к завтраку в столовой и между вторым блюдом и десертом говорит, что идет на войну. Вид у него усталый, между бровями пролегла складка – это, наверное, не первая его война за последнее время, но впервые он об этом заговорил.
Воевать в таком состоянии не стоит, но не воевать сейчас, кажется, нельзя – в Европе неспокойно, Франция бродит голодным волком. Торис не знал бы ничего, если б не письма Польши – бредовые по большей части, но между строчек читается: если что, ты со мной?
Торис не отвечает на такие письма.

Россия возвращается домой нежданно, в июле следующего года. Быстрым шагом проходит мимо Литвы в кабинет, не здороваясь, там опускается в кресло и надолго застывает. Бледный как смерть, но с красными потрескавшимися губами – будто бы обветренными, думает Литва, но потом понимает и вздрагивает от неловкости. Пару минут стоит, вцепившись в портьеру, не зная, уйти ему незаметно или принести, может, чаю. Но выбор, как обычно, делают без него – из кабинета слышится: - Раз ты здесь, принеси коньяк, - и он зайцем бросается исполнять приказ.
Щеки горят больше прежнего – за слежкой застали, стыд какой – он не смотрит на Брагинского, ставя на стол поднос с графином и прочим, что полагается. Аккуратно, стараясь не расплескать ни капли, наливает коньяк в пузатую приземистую рюмку и неловко пятится к двери, но бестрастный голос пришпиливает его к месту за пару метров до спасения.
- Себе налей, - говорит Россия, прищуренными глазами следя за судорожными движениями Литвы, затем кивком указывает на тахту.
Торис устраивается напротив, стискивая в ладонях полную рюмку, и, поднеся к губам, быстро проглатывает коньяк. Польша научил: не любил пить в одиночку.
- Знаешь, как меня называют? – внезапно прерывает молчание Россия. Торис судорожно мотает головой: Россию много как называют, и часто нелестно, но в этом знании лучше не признаваться.
- Абсолютная монархия, смиряемая цареубийством, - продолжает Брагинский, и уголки его губ поднимаются, словно ему лестно. Затем сам подливает себе коньяка – Торис дернуться не успевает – и досадливо бормочет: - А лучше Сашки никого нет.
Тишина в кабинете тяжелая, глухая, будто они замурованы под снегом; и Торис вздрагивает, когда поставленная рюмка звякает пронзительно, как колокольчик..
- Что ж, покрутим хвостом, - неожиданно заканчивает Россия и продолжает без паузы: - Литва, ванну.
Торис под немигающим взглядом хозяина вылетает из кабинета и спускается в кухню. Девушки там – Украина месит тесто, Беларусь перебирает жимолость. Ягодный сок на ее пальцах – как венозная кровь.
- Ваш брат приехал, - тихо произносит Литва, ставя вёдра на печку.
Старшая тихо охает. Младшая, отвернувшись от стола, остервенело срывает фартук и в два шага оказывается на пороге. Украина, отряхнув руки, бегом догоняет ее и, поймав за подол, шепчет что-то, мотая головой, и Беларусь впивается бешеными глазами почему-то не в сестру, а в подкармливающего печку Литву.
- Ты, - раздвигаются бледные губы, и он резко выпрямляется, - брат цел?
Торис вспоминает воспалённые губы Брагинского, сердитые глаза, трезвые даже после коньяка. Решает, что раненая гордость не считается – уж он-то знает – и отвечает: - Да.
Беларусь, удовлетворенно кивнув, возвращается к работе, будто и не было вспышки. Украина, вздохнув, вытирает руки передником и снова принимается за тесто.
На Литву больше внимания не обращают, но это привычно.
Когда вода в вёдрах начинает исходить паром, Торис снимает их с печи и тащит на второй этаж. У двери Ивановой опочивальни мягко опускает на пол и, сделав глубокий вдох, стучит.
- Входи, - глухо доносится из-за двери, и Торис осторожно тянет за ручку.
Брагинский сидит в кресле, уже полураздетый – в форменных лосинах и расстёгнутой сорочке, босиком. Весь такой светлый, что светится в полумраке. Литва поспешно отводит взгляд и, оттащив вёдра за ширму, наполняет бадью – благо холодной натаскал ещё с утра, по старой привычке.
Над плечом протягивается и трогает воду бледная рука, и Литва подскакивает на месте. Россия удовлетворенно хмыкает и одним быстрым движением соскальзывает в воду. И когда только раздеться успел, оцепенело думает Литва, зажмурясь, но звучит недовольное «Спину потри», и он размыкает веки.
Россия сидит, повернувшись спиной – белой, гладкой, как камень Алатырь, от такой должны отскакивать стрелы и клинки. Намыливая молчалку, Литва старается так и думать – что моет валун, вот только камни больше молчат.
- Знаешь, Литва? – говорит Брагинский неожиданно, и Торис едва не роняет мочалку в воду. – Оказывается, неприятно миловаться с тем, кто тебе люб, когда выбора нет.
Торис молча трёт твердую лопатку. Вибрация от голоса щекочет ему пальцы.
- Но ничего, - неожиданно повеселев, продолжает Иван, - он не знает, с кем связался. Сыграю ему лебедя, - и хохочет над шуткой, которую Торис не понимает ровно до тех пор, пока не вспоминает, как отзывался когда-то Орда о своём пока еще подопечном. Кроток как лебедь, да волчьей крови, отвернёшься – перегрызёт горло.
Брагинский потягивается длинным влажным телом, и впрямь походя на белого кликуна, и недовольно прикрикивает: - Лей!

Весь следующий год Россия на удивление редко выходит из дома, вплотную принявшись за накопившиеся дела. Только однажды выезжает на встречу с Францией, и возвращается с язвительнейшей улыбкой на устах – в этот раз целомудренно бледных. Заперевшись в кабинете с сестрами, о чём-то с ними шепчется добрые два часа. Литва не смеет подслушивать, но после догадывается сам – когда начинают восстанавливать пограничные крепости.
В январе двенадцатого все уже знают, что будет война. Однажды Россия вызывает его к себе в кабинет и, отложив бумаги, спрашивает: - А если я дам тебе суверенитет?
И, видя, как Литва хлопает ресницами, продолжает: - Будешь за меня сражаться? Впрочем… глупости, - перебивает себя Брагинский, опуская взгляд к документам, - ступай.
Выйдя, Торис переводит дыхание. В голове дурной осенней мухой бьется вопрос, на который отвечать уже не требуется – да или нет? Стал бы, нет?
Он не знает ответа.

Война приходит в первые дни лета.
Русская армия стоит под Ковно. Торис по такому случаю оказывает гостеприимство хозяину в своём старом доме. Распоряжаться балом ему не впервой, и этот пир во время чумы не такая уж плохая идея – хотя бы потому, что Беларусь приехала.
В светлом платье, с завитыми волосами Наташа ослепительно прекрасна. Брат дарит ей два танца, и от удовольствия она хорошеет совсем уж необыкновенно. Теплый румянец на бледных щеках, блестящие глаза – у Ториса при каждом взгляде на нее ёкает сердце, и он уже почти набирается смелости пригласить её на вальс, когда приходят вести, что Франция перешел границу – и представление заканчивается.
Брагинский задерживается на пару пару секунд, чтобы шепнуть что-то сестре и поцеловать в висок, и выходит из зала, из особняка, из Вильно.
Беларусь провожает его взглядом, комкая снятые перчатки. Она не боится.

Когда приходит Франция, Литва встречает его без восторга. Все разделы и завоевания утомили его донельзя. Он почти не удивляется, когда следом за Бонфуа вваливается Феликс и, схватив его в охапку, начинает стрекотать.
- Лит, Лит! Вот здорово! Я тебе ведь говорил, что всё выйдет влегкую! Глянь, Россия смылся за так! Всё будет круто, Лит!
- Во что ты ввязался? – вяло спрашивает Торис, не разделяя восторга.
- Да ты что, Лит? - кажется, Польша искренне удивляется. – Мне Франция пообещал, когда дожмём Россию, всё назад заберем. Ты что, не рад?
Литва смотрит через его плечо на довольную, сытую самоуверенность на лице Франции и отвечает: - Нет.
- Ну как знаешь! – неожиданно вызверившись, бросает Польша и, развернувшись на каблуках щегольских сапожек, уносится прочь, лишь задержавшись на пороге, чтобы процедить: - За шиворот притащу!
Торис вздыхает – всё-таки приятель совсем не меняется – и поворачивается к Бонфуа.
Тот, уже устроившись в кресле, ухмыляется: - Не привыкай. Одно сражение, и я домой, баиньки.
Он не знает тогда, что получит своё сражение нескоро.

Когда русская армия отступает, раздосадованный Франция идёт следом, прихватив Ториса с Натальей пленниками. Трудно сказать, считает ли он, что так легче будет их контролировать, или же хочет использовать в качестве заложников. Зряшное дело, думает Торис, - он никакого сопротивления не оказывал и не собирается, а Беларусь просто опасно держать взаперти. Первого же солдата, что осмелился её коснуться, она лишила глаза. Пальцами выколола, когда отобрали нож.
Тюремщики редко позволяют им видеться, да и тогда они не говорят: Литва не может успокаивать, не может лгать, что всё будет хорошо. У её брата сильный и везучий враг.
Сама Орловская едва смотрит на него, и всё неласково – изучающе, отчаянно, с презрением.
На пятой неделе плена Литву будит под утро французская ругань – он ничего почти не разбирает, кроме слов «чёртова девка» и «трое», но понимает без труда, что Беларусь сбежала. К брату, наверное.
Утром его охрана косится недобро, будто ожидает, что Торис вот сейчас набросится; но он даже тише обычного. Очень неприятно заново осознавать собственную бесполезность, понимая, что Беларусь не захотела брать его с собой. Посчитала ненужным.
Заняться абсолютно нечем, из комнаты его почти не выпускают. Литва целыми днями просиживает у окна, разглядывая раскалённый от солнца дворик и терзаясь от тоскливых мыслей. Ему всё равно, как закончится эта война, только бы поскорей. Его отправят домой наконец, растить пшеницу, за птицей ухаживать, стирать пыль со старых лат. Кто бы ни стал победителем, для него это мало что изменит; но всё же вряд ли это будет Россия.
Лето долгое, бесконечное, жаркое как адская сковородка. К сентябрю Литва уже изнемогает от вынужденного безделья и духоты. Даже редкие прогулки под конвоем облегчения не приносят: ветер горячий и горький, веет с пепелищ на теле России. Когда он впервые подслушал разговоры охраны о том, как встретил Иван незваных гостей, Торису было жутко. Он сам бы никогда, нет, да никто бы – жечь себя, резать по живому, само тело своё кроить, чтоб чужому не досталось. Чтобы противник задыхался в жаре и пыли, терял лошадей и обозы, шел голодным – страдал каждую минуту, что шагает по Ивановой земле.
Это война, к какой не готовился Франция, к какой нельзя быть готовым. Бонфуа, верно, самоубийца, или гордец редкий; он все идёт вперёд, на Москву. Не знает, что сердце России нельзя завоевать – Торис пытался трижды, и отступил навеки. Россия не покоряется, а лишь покоряет.

Однажды в конце октября он просыпается от неприятной тишины. Лежа с закрытыми глазами, Торис прислушивается и убеждается с тревогой, что да, никого в доме нет, кроме него. Дверь заперта снаружи, и Торису не сразу удаётся разбить окно. Выбравшись, он долго обшаривает поместье, пока не находит гардероб, оставшийся от хозяев – французы не позарились на тряпки, но серебро вынесли подчистую. Литва выбирает пальто потеплее – заморозки ударят со дня на день – и шагает домой, выбирая дороги по нутряному, птичьему чутью.
Через несколько дней наступают холода, поля седеют, в воздухе висит тревожность. Торис прикидывает, сколько ему осталось пути, и решает – сам не дойдёт, нужно искать попутчиков; опять же, ночёвки в стогах не для зимы. К концу дня он набредает на пепелище, бывшее деревней; никого нет, и ни сарая не уцелело, но неглубоко в бору он находит лесницкую избушку. Утром на земле уже оказывается с вершок снега, и Торис вяло надеется, что найдёт людей хоть сегодня. Он вряд ли может умереть так, как человек, даже в России, но вполне может заснуть от холода и пролежать в каком-нибудь сугробе до самой весны.
С северо-востока веет холодом, и Литве очень не по себе, будто надвигается что-то страшное, от чего спасения нет. Он прибавляет шагу, насколько может, и оглядывается поминутно; ощущение приближающейся бури не отпускает, и всё холоднее.
В какой-то момент из-за холма выныривает темное пятно, приближается стремительно и бесшумно, взметая снежную пыль, и обретает кошмарную четкость. Тварь больше всего напоминает пса, чёрного потрепанного кобеля – если только бывают собаки холкой человеку по плечо. На тощей шее ошейник с обрывком цепи; страшно подумать, чей дом такое могло сторожить. Пес останавливается в пяти шагах, принюхивается, поводя угольным носом, негромко рычит – и из пасти не идет пар. Торис и рад бы попятиться прочь, но ног уже не чувствует – не то от ужаса, не то от промозглого холода, что принесла с собой эта тварь. Да и разве убежишь от такого? Одним прыжком нагонит, разорвёт горло…
- В глаза ему не смотри, - произносят за плечом, и на глаза ложится широкая ладонь, лишая зрения. Торис отшатывается было от неожиданности, но другая рука крепко обхватывает за пояс, не пуская.
– Тихо, стой смирно. Сейчас он уйдет, - выдыхают над ухом, и он узнаёт наконец голос. Скажи кто Литве сто лет назад, да хоть десять, что он будет рад появлению России, не поверил бы, но сейчас это правда, и он расслабляется, обмякает. Если Брагинский сумел прогнать Францию, может быть, и это чудовище отпугнуть сможет, мастер невозможного. Вон дышит как спокойно над плечом, не боится совсем.
Россия прижимает его к себе чуть крепче и произносит громко: - Свои, - как собаке, в самом деле, - этот мой.
И Литве неприятно было бы слышать эти слова в любой другой день, но не сейчас, потому что низкое рычание стихает наконец, и рука вокруг него ослабляет хватку. – На юго-запад ушёл, догоняй.
Вой, взметнувшийся к небу, едва не оглушает, и когда Брагинский убирает ладонь, пса уже нет рядом с ними. И следов от лап тоже нет – наверное, и не было никогда. И вроде бы мороз отступил, вот только Литва уже ничего не чувствует, все мышцы онемели.
- Что это было? – шелестит он, еле шевеля застывшими губами.
Россия медлит пару мгновений, прежде чем выдохнуть ему в макушку: - Бог.
- Демон, - машинально возражает Литва, и Иван негромко смеётся и размыкает руки. Моргая смёрзшимися ресницами, Торис поворачивается к нему – и в глазах темнеет от резкого движения, ноги наконец подгибаются, он валится, как подрубленное дерево, и последнее, что еще осознаёт – широко распахнутые лиловые глаза и то, что его всё-таки поймали, не дали упасть.

Приходит в себя он в темноте, и сперва думает, что ослеп. Темнота густая, давящая, только где-то под крышей пробивается в узкие щели лунный свет. Лежать почти мягко, пахнет сеном и пылью, и сверху придавливает тяжёлое, меховое. Холод, кажется, до костей въелся, но всё-таки это уже не тот мороз, что убивает.
Литва ворочается под меховой тяжестью, выпутывая руки,
- Тихо, - шелестит слева, и Торис поворачивается инстинктивно, хоть думает, что в темноте всё равно ничего не увидит. Он ошибся, Брагинский будто светится в темноте – бледный, в светлой рубашке, и даже глаза, кажется, горят как у кошки. Помедлив мгновение, Россия забирается под шубу; от него пышет жаром, как раскаленного камня – так, что Ториса прошибает озноб мгновенно. Дрожь выламывает, скручивает судорогой, мышцы гортани схватывает – а сверху наваливается тяжесть, Россия придавливает его всем телом, такой горячий, что почти больно.
Самая большая в мире грелка, Иван лежит неподвижно, дожидаясь, пока не пройдут судороги и Торис не затихнет. Тогда только приподнимается, недолго пошарив в сене, снова опускается – рядом, не сверху, но тесно-тесно – и к губам Литвы прижимается горлышко фляжки, стукается о зубы. Он послушно делает глоток, приподнявшись на локте – и задыхается в ладонь, закашлявшись. Будто кислоты выпил – обожгло и рот, и горло; а Россия за подбородок держит, требует, чтоб ещё выпил, мучитель.
Торис толчком вырывается, откидывается назад, плотно сжав губы – и вроде получается, Россия отпускает. Пьёт из фляжки сам, глоток, другой, не стукаясь зубами. И вдруг, резко нагнувшись, обжигает дыханием, трётся о щеку щекой. Добившись от ошарашенного Ториса беззвучного «О!» – приникает ртом к приоткрытым теперь губам. Не целует, нет – скифы хитры, всё у них уловки; поит изо рта, как мать больного ребенка, огненной водой. Литва послушно глотает, чтобы не захлебнуться, растрескавшиеся губы жжёт. Очень хочется разозлиться, но сил нет.
Внутри наконец растекается тепло, тело начинает оттаивать, обмякает. Россия улыбается чуть заметно, делает еще пару глотков и убирает фляжку. Прижимает к себе Ториса, тесно-тесно, и ловит за руки, растирает поочерёдно предплечья, разгоняет ленивую кровь. Закончив, ныряет под шубу и согревает ноги тоже, старательно, терпеливо. Будто каждый день нянчится с невезучими подчинёнными, рутина. Обязанность такая привычная. «Этот мой», - вспоминает Литва полусонно и, кажется, начинает понимать.
Когда Россия выныривает опять, то сгребает его в клубок, окутывая своим жаром, и продолжает растирать Литве спину, лениво уже, неторопливо, почти гладит. И шепчет на ухо, что сейчас станет теплее, мороз ушёл по следам Франции, и обязательно догонит. Что нужно двигаться следом, перехватить врага до переправы – утром они нагонят фельдмаршала, русскую армию, но сейчас надо отдохнуть.
Устало вздохнув, перекатывает сомлевшего от водки и тепла Литву на другой бок, спиной к себе – тот как кукла в Ивановых руках – и продолжает, про планы главнокомандующего и глупости хозяина. Про то, что у него лучшие в мире сёстры – девочки командуют партизанскими отрядами, дошли слухи. Про то, что скоро они все соберутся: Франции конец, мороз добьёт его. Про то, что он, Иван, больше никого не оставит без присмотра.
Торис засыпает под шепот Брагинского, и ему ничего не снится.

Просыпается он от озноба, всё еще темно, но из щелей заколоченного оконца брезжит сероватый свет, до утра немного. Литве холодно снова, и он не понимает, отчего бы, ведь так тепло было с Россией вечером; но России рядом нет.
Приподнявшись на локте, он торопливо обшаривает почти невидящим взглядом чердак, и находит светлое пятно. Иван откатился во сне, похоже, на добрую сажень. Бледное лицо его во сне походит на посмертную маску – нет ни той расслабленной беззащитности спящих, ни мимических движений, какие бывают при сновидениях; только твердые очертания и странная зрячесть смеженных век.
В какой-то момент Литва даже думает, что Брагинский мёртв, и цепенеет от ужаса, что же теперь делать – но затем тянется несмелыми руками, не замечая, как сползает с плеч громоздкая шуба, прижимает ладони туда, где у людей сердце, и охает хрипло, когда навстречу плещется ровное биение.
От облегчения он на миг прикрывает глаза, а когда открывает снова, натыкается на мутный лиловый взгляд и торопливо бормочет извинения, вцепившись в батистовый рукав. Россия, не слушая, ворочается тяжким драконьим телом; веки его снова смыкаются, будто неподъёмные, должно быть, много дней не спал. Литва за рукав тянет его к себе, под шубу, греться друг о друга – и тот, помедлив, подчиняется, что-то низко проворчав. Засыпает мгновенно, а Торис не смеет сразу, но Россия дышит глубоко, мерно, и он снова смыкает веки.
Наутро Иван подымает его без особой нежности, заставляет умыться снегом, как и он сам, и добродушно хохочет, когда Торис жалобно морщится. Умывшись, Россия вдыхает полной грудью – а на выдохе давится воздухом и долго кашляет, зажав рот ладонью в перчатке. Торис округлившимися глазами смотрит, понимая наконец, отчего Брагинский на ощупь такой горячий: лихорадка, он болен, ну правильно. Глупо думать, что Россия совсем уж не такой, как все нации. Он только хворь переносит на ногах, терпит. Еще и во сне раскрывается, выстужает жар – а так ведь не лечатся, только хуже себе делает. Да пьёт еще.
Литва точно знает, что так с собой нельзя, вот только у него язык не поворачивается поучать Россию – при свете дня к нему не подступишься. Выпорет, чего доброго, за дерзость.
Потому Лоринайтис молчит в тряпочку – и когда Россия, почувствовав на себе взгляд, его окликает, только качает головой: «Ничего». Щёки у него горят, не то от морозца, не то от неловкости.
Зачерпнув горсть снега, Брагинский наскоро чистит мундир и, отряхнув перчатки от талых комышков, протягивает руку. Литва, глядя на него непонимающе, все же делает шажок навстречу. Как Россия задумал из этой глуши выбираться, неведомо. Из Дома в Дом они бы наскоро перешли, там людские законы не властны, но дома их далеко, до русской ставки и то добраться будет проще.
- Крепче держись, - сипло велит Россия, беря его за руку, и, прокашлявшись, бормочет что-то под нос, нараспев, мантрой – только и удаётся разобрать «батюшка, выведи». И, стиснув ладонь Литвы покрепче, шагает к заметённой тропке между рядами сосен. Какое-то время они шагают по ней, и Россия держит его за руку, будто ребенка, чтоб не потерялся, хоть тропинка даже не сворачивает, как тут заблудишься. Но в какой-то момент у Ториса мутнеет в глазах, будто залепило снегом – а когда удаётся проморгаться, они уже не в лесу, а посреди поля, бесконечно-белого. Там, где оно сходится с грязноватой белизной небес, темнеет живая клякса: видно, чей-то лагерь.
Они долго бредут по колено в снегу – Брагинский идет впереди, прокладывая путь – пока не оказываются в пределах слышимости от отряда ополчения. Их ожидают, вскинув для порядка ружья – но, признав Россию не то в лицо, не то сердцем, расслабляются, одобрительно шумят, и из толпы с оханьем бросается им навстречу тоненькая фигурка. Врезается всем телом в Россию и вцепляется намертво в его мундир, прижавшись. Литва хмурится с беззлобной завистью – ему, небось, никогда так не радовалась. Вон шапку уронила и не заметила.
Беларусь остригла чудесные свои волосы, война же, и стала невероятно похожа на брата. Она очень, очень сильная – но сейчас, кажется, плачет. Девушка, свернувшая шеи своим тюремщикам.
Россия, обняв сестру, гладит по макушке, говорит что-то негромко. Выпутавшись из объятия, целует в лоб, будто благословляя и, обернувшись, жестом велит Литве подойти ближе. Беларусь ловит брата за руку, хмурясь. Ей мало этой короткой ласки.
- Останешься пока с Наташей, - хрипло произносит Россия и, кашлянув, продолжает: - Вильно скоро будет свободен, доберёшься с ее ребятами. Как закончу поход, заберу вас в Питер, - и осторожно отбирает у сестры руку, натягивает перчатки, а Беларусь смотрит на Литву – сердито, нетерпеливо, кривя губы. Как в Смоленске смотрела; и он не понимает её совсем, пока Россия не зачерпывает снега – приложить ко лбу – и Торис вспоминает про лихорадку и кашель, и про то, что тот совсем не умеет себя беречь.
- Я с вами, - быстро произносит Литва, пока не успел передумать. Россия смотрит непонимающе, разводит руками. Не ожидал таких вот капризов.
- Ты мне сейчас не помощник, твоих-то в войске нет, - он говорит беззлобно, без презрения или упрёка, но все равно Литва вздрагивает невольно. Он привык когда-то быть сильным, полезным, незаменимым – и потому говорит в отчаянии, быстро, пока Россия окончательно не отказал:
- Пожалуйста! Возьмите меня с собой, пожалуйста.
Иван запускает пятерню в волосы на затылке, озадаченно моргает пару секунд – и кивает со вздохом, он все же торопится; протягивает руку.
Прежде чем ухватиться за его ладонь, Литва мельком бросает взгляд на Беларусь. Та все ещё хмурится, комкая в руках поднятую шапку, но губы уже не сжаты в тонкую линию, а значит, он всё сделал правильно.
Это ощущение правильности, непривычное и внезапное, он и берёт с собой, накрепко вцепившись в руку России и шагая следом.

@темы: фанфики, Хеталия, трава чертополох

---

Захотелось поделиться эксклюзивом.

Единственное за всю жизнь фото, на котором я не по-бальзаковски добрая.

Единственное за всю жизнь фото, на котором я не по-бальзаковски добрая.

@темы: к слову, картинге, девичье

---

У меня был адский месяц, и не все гладко посейчас. Но этот человек все равно сияет как солнце.


По поводу последних событий - должна сказать, что крашеные ресницы Тому идут все ж больше, чем борода.

@темы: картинге, девичье, трава чертополох

---

О ДААА
Россия не несёт ответственности за массовый расстрел польских офицеров в Катыни – такое решение принял недавно Европейский суд по правам человека.

@темы: грех: гордыня, ссылки, мир вокруг нас, поляки такие поляки, слоника замучили кляты москали

---

ххх: прикинь, папа купил радиоуправляемую надувную акулу-дирижабль, привязывает к ней пакет с мусором и, клацая джойстиком с балкона шестого этажа, направляет ее к баку на улице. долетев до пункта назначения акула сбрасывает балласт и возвращается на базу

Где купить акулу? *_* Я тоже так хочу!

@темы: грех: лень, а Баш все не кончается, мир вокруг нас, девичье, трава чертополох

---

Я хочу назад свои деньгиии!
Заказывала в мае планшет, он пришел битый и нерабочий, отослала назад, его признали неисправным и пообещали вернуть деньги за планшет и доставку.
И "возвращают" уже три недели. Через день звоним, нам говорят: да-да, сегодня вышлем.
Какого хуя вообще. Вот чо мне делать?

@темы: грех: уныние, девичье

---

Иии не так уж давно обнаружила, что в папке арта и фотачег по Тору уже больше 3000. Подозреваю, что две трети этого добра состоят из светлого лика Хиддлстона. Так или иначе, принимаюсь за уборку. Нужно сделать сортировку по папкам (отдельно будет Хиддлс с Крисом, отдельно - арт по мифам), удалить повторы. Ну, чо. Эту битву я посвящаю Локи.
Перебрала первую тысячу. Полет нормальный. Жди меня и я вернусь, только очень жди.

@темы: картинге, девичье, мифы и легенды южного Бутово, он взял коня за рога, трава чертополох

---

@темы: мир вокруг нас, клипы, трава чертополох

---

В ожидании "Белонежка и охотник" заранее можно сказать, что чего не хватает фильму, так это Тома Хиддлстона. В роли Белоснежки.
Я имею в виду, кто угодно сыграл бы роль лучше Кирстен с ее единственным выражением лица. Но Том сыграл бы блестяще!
Кто согласен со мной и тоже будет весь фильм представлять его на месте Стюарт?

@темы: девичье, трава чертополох, show must go on

---

И впервые удалось написать пирожок. Пост-авенджеры, хэппи-энд.

напрасно дали слово локи
на заседании суда
теперь должны ему два трона
четыре молота и секс

@темы: школа злословия, стихи, девичье, мифы и легенды южного Бутово, он взял коня за рога, трава чертополох

---

Ну чо, народ, поздравьте. Впервые приставали на собеседовании. Какой опыт, ггг.

@темы: мир вокруг нас, девичье, злобства

---

Как уже говорилось в первом посте про "Лжеца", нашла песню, эксклюзивно про Локи-из-книги и написанную.

"Стара школа - новы штучки". Что за песня, ммм. Что за сабж, ммм.
Кстати, ближе к концу в видеоряд среди обложек цикла вклинивается комиксная версия Локи. С рогами.

Иии перевела.
Оговоримся сразу, с переводом лирики есть своя специфика - можно было перевести дословно либо уложиться в строку и ритм. Я остановилась на втором варианте, при этом старалась держаться ближе к оригиналу. Рифма в планы не входила, тем не менее в половине фраз ее удалось сохранить. То есть на первом месте было количество слогов в строчке и смысл, на втором точность, рифма на десерт.
И если кто-нибудь будет предъявлять претензии по поводу перевода, то он зажравшаяся свинья пусть сам переведет лучше. Я знаю, как это все точно переводится, но "точно" не умещается в строку и его нельзя мурлыкать под нос. А результат моих трудов можно. И при этом он сука почти буквальный.
Очень жаль, что не удалось зарифмовать припев. Но тупо никак.

Оригинал:
W majestacie aniołowie
przybywają, mają sprawę,
w imię boga, który odszedł
czas dokonaś serii zbawień.
Stara szkoła, nowe sztuczki,
prochem, ogniem i ołowiem,
wepchnę boga w każde serce,
każdy mózg wypełnię słowem.

Nic ci nie da moje imię,
mam ich tyle ile twarzy.
Nie poznasz mnie na ulicy,
ale mogę ci się zdarzyć.

Świętość celu nad metody,
czystość duszy ponad życie,
gdzie skrzydlaty ma opory
kłamstwo działa znakomicie.
Łaska pana co zwycięża,
to od wieków pusty slogan,
dzisiaj spluwa jest orężem,
które służy ludziom boga.

Ten co w ciemną wpadł dolinę,
niech uważa na swe kroki,
nie ma szans na odkupienie,
gdy nad ładem czuwa Loki.

Перевод:
Рать небесная на лаврах
почивает, в своем праве.
Отлучившегося Бога
время подвигами славить.
Старой школы новы штучки –
я свинцом, огнем и порохом
втисну Бога в каждом сердце,
каждый мозг заполню Словом.

Припев:
Ничто не даст вам мое имя,
у меня личин немало.
Не узнаете на улице,
даже если повстречаюсь.

Цель свята – плевать на средства,
чистота важнее жизни.
Где крылатые гнездятся,
ложь работает отлично.
Милосердное господство –
издавна всего лишь слоган.
Пушки – лучшее оружие,
что служит людям Бога.

Кто сошел в долину тени,
пусть глядит себе под ноги.
Нет надежд на искупленье,
где Порядку служит Локи.

@темы: переводы, Лжец, лжец, к слову, школа злословия, стихи, он взял коня за рога, трава чертополох

---

Еду тут по Самаре в маршрутке. А напротив сидят два мужичка. и, не особенно прикручивая динамик, ведут в высшей степени интересный разговор.
Про ту самую базу НАТО в Ульяновске.
Никакой тебе кургиняновской пены, подход чисто деловой - что можно будет с этой базы сдербанить при строительстве (мужички, как я понял, к этому последнему имеют касательство), что - после, что - выменять у натовцев (например, на армейские пайки, каковые у НАТОвцев, по словам собеседников, фуфло и химия, и на наши обмениваются один к пяти). После этого разговор пошел о том, на сколько пайков НАТОвцы обменяют навигатор...

Бедные, бедные НАТОвцы, ну куда они лезут? Тут их уже заранее делят и просчитывают - так сказать, мене, мене текел фарес.

Наш народ не победить, блин!
(c) smelding

@темы: грех: гордыня, ссылки, мир вокруг нас

---

Конец света отменяется.
Самый старый календарь цивилизации Майя, когда-либо найденный археологами, обнаружен в Гватемале. Согласно изображениям, располагающимся на стенах жилища писца, человечество не погибнет еще в течение как минимум семи тысяч лет.
Печалька. Не могли объявить об этом после декабря? Как я теперь эту дату праздновать буду, зная, что никакого шанса?

@темы: все грани маразма, ссылки, мир вокруг нас, девичье, трава чертополох

---

С днем Победы!
Сборная России в третьем матче группового раунда чемпионата мира по хоккею одолела команду Германии со счетом 2:0. Молодцы мужики, все правильно сделали. Я считаю, у Германии не было шансов победить на этой неделе. Если бы матч провели в другое время, кто знает, но.
Спасибо за подарок, сборная.

@темы: грех: гордыня, ссылки, мир вокруг нас

---

Вообще-то здесь должен был висеть пост о просмотренных Мстюшниках, бо вчера сходила второй раз - но ей-богу, Мстюшники никуда не убегут, а сердце мое распирает от находки, порадовавшей меня намного больше.
Мой любимый поляк, Шаман, прорекламировал Якуба Цвека с его циклом "Лжец", главгероем и практически протагонистом которого является наш обожаемый и глубоко уважаемый Рыжий.

Видите у него на манер четок подвеску-мёльнир?

Мишка добивает.

И кагбэ выходит последняя, 4 книга цикла.

Тооорушка.

"Хлопец на посылки". Спокойно. Спокойно.

Короче, я пошел читать - в оригинале, да. Со словарем. Как хорошо знают мои дорогие друзья, легких путей не ищу. Хотя кто сказал, что легче было бы ждать годами, надеясь, что эти книги переведут?

На оригинале лежат тут.

@темы: рекомендации, Лжец, лжец, ссылки, школа злословия, книшке, девичье, он взял коня за рога, трава чертополох